— Тебе-то он зачем? — фыркнул парень.

— Как ты помощь вызывать будешь? Силой мысли?

Он тяжело вздохнул, потом бросил сквозь зубы:

— Вот совсем не твоя забота.

Пошарив по карманам, он вынул телефон, покрутил, понажимал что-то, потом со злостью швырнул его в стену. Судя по звуку — на мелкие кусочки.

— Давай, я наберу. Диктуй номер, — решилась я на последнюю попытку сделать этот мир лучше.

Парень задрал голову в мою сторону, помолчал.

— Ну, если ты после этого будешь крепче спать, то чёрт с тобой, — согласился он уже не так желчно, как раньше. — Мне бы такси. Вызови… пожалуйста.

Я уже нажала на вызов, как раздался сигнал рации, на этот раз уже по выделенному каналу. Я сунула телефон парню, до сих пор сидящему в луже:

— Говори… Адреса, то-сё… Давай сам…

А я взялась за рацию.

— Лада, это Баринов! Как там у тебя?

— Дима, ну, я же сказала: отбой! Разбежались говнюки.

— Так ведь и вернуться могли, мало ли что.

Заботливый Баринов. Нет, правда, хороший парень.

— Какое там вернуться! Они от одного слова «дружинники» скуксились. Всё хорошо, Дима, не волнуйся.

— Тогда ладно, — вздохнул Баринов. — Слушай, а правда?..

— Что?

— Что группа Лёхи Марецкого на тебя бочку накатила?

— Ну… — сама я бы ни за что не стала сор из избы выносить, но раз уж и так всё известно… — Накатила, получается.

— А что главный тебя из дружины выгнал, тоже правда?

Быстро же в нашем коллективе новости разносятся. Особенно плохие.

Я покосилась на вставшего на ноги потерпевшего и, сделав несколько шагов в сторону под арку, отвернулась. Ни к чему постороннему слушать то, что я говорю.

— Во-первых, я ж официально и не была никогда… — начала я, но Баринов меня решительно перебил:

— А кого это интересует, как оно было официально?

— Вот, заинтересовало, наконец. А во-вторых, да. Выгнал. Так что, Дима, больше я с вами на дело не пойду. Никого не хочу подставлять.

— Бред какой! — возмутился Баринов. — Какие подставы? От тебя в рейдах ничего, кроме пользы, не было. И зачем всё это? Кому теперь легче?

— Кому-то легче, значит. Премии у кого-то выше будут.

— Я попробую поговорить с главным…

— Даже не думай! — испугалась я. — Если Карпенко кого и послушает, то только Эрика. А если уж и Эрика не послушает, то тебя и подавно. Не лезь! Хуже только сделаешь, и себе, и мне.

— Эх… — сокрушённо вздохнул Баринов. — Что ж творится-то… Ты там не грусти, Ладка. Ты всё равно нам всем как сестра.

— Ну уж, скажешь. Не всем… Но спасибо, Дима!

Я повернулась к тому месту, где оставила побитого парня, и от всей души выругалась.

— Что у тебя там?! — удивился Баринов.

— Димка, прикинь: у меня только что самым извращённым способом спёрли мобильник.

Ни в луже, ни рядом с ней, ни в обозримом пространстве двора парня в длиннополом плаще видно не было.

Эрик беззвучно хохотал, прикрыв глаза ладонью.

— Смейся, смейся, — проворчала я. — Хоть какая-то польза от моего приключения: тебя развеселила.

— То есть он только что чуть не утоп в луже, и вдруг раз — и смылся? — уточнил Эрик ещё раз и снова захохотал. — А ты по дну пошарила? Может, он там ещё?

Я усмехнулась. Вот, кстати, да, надо было пошарить по дну, а то мало ли что.

— Ладно, не дуйся, — сказал Эрик, отсмеявшись. — Лучше пей чай, остынет. И печенье трескай, хоть всё до дна, если хочешь.

Я запустила руку в большую круглую жестянку со сдобным печеньем. Добрый дядюшка всегда поставит на стол последнее. Холодильник у него пустой хронически, не кулинар он у меня, да и не добытчик. Общепит и еда навынос — наше всё. Но это не потому, что он лентяй или скряга, просто по-другому не получается, не умеет он жить иначе.

— Я сейчас посмотрю, в шкафу должен быть мой старый телефон, — проговорил Эрик, покидая кухню. Через минуту он вернулся и положил передо мной вполне приличную трубку. — Симку завтра восстановишь, и можешь пользоваться, мне он не нужен.

Сначала я хотела сразу ехать к себе, дождаться Макса и жаловаться на судьбу. Но, подумав, решила заскочить к Эрику на Шелгунова. Не то, чтобы до его квартиры было ближе, просто сегодня от жалоб Эрику могло быть значительно больше пользы.

— Спасибо, — я убрала телефон.

— Удивительно, как ты ещё рацию ему не подарила, — уже совсем невесело заметил Эрик.

— Хоть и подарила бы. Зачем она мне теперь? — фыркнула я.

— Да, это точно, — угрюмо согласился дядя.

Он помолчал, задумавшись о чём-то, ссутулился над столом. Его длинные разлохмаченные пряди совсем завесили худое скуластое лицо.

— Я разговаривал сегодня с Виталием, — снова начал Эрик. — Разговаривал долго и не очень приятно. Решение своё он не поменяет.

Я взглянула Эрику в глаза. Он только пожал плечами и покачал головой:

— Ты же всё понимаешь.

— Что решение не поменяет, это я понимаю. Я не понимаю, кому плохо от того, что я помогаю уговаривать кикимор и ловить их без лишнего насилия?

— Ты жалеешь всех подряд… — начал Эрик, но я перебила его, может быть, даже слишком грубо:

— Далась вам моя жалость! Слышать про неё не могу больше! Не жалею я, Эрик! И не всех! Я никогда не вмешиваюсь, когда вижу, что дело безнадёжно! Разве же я когда-нибудь привезла тебе кого-то, кого стоило пристрелить на месте?!

— Нет, нет… Конечно, нет! — Эрик всполошился, вскочил, схватил меня за плечи. — Не кричи, ты разбудишь Светку…

Что ж, ради неведомой Светки я была согласна заткнуться. Эрик тоже сел обратно на табурет.

Я снова взялась за печенье. Да, из дружины меня выгнали взашей, но это не повод ложиться спать голодной.

Эрик покашлял и поёрзал на стуле.

— Ты знаешь, Лада, почему я стал этим заниматься…

— Да, знаю почему. И даже знаю зачем: ты хотел мстить, — сказала я спокойно.

Он покачал головой:

— Нет. Не мстить. Да, я ненавидел твоего отца, потому что всё случилось из-за него. Но как можно мстить тому, кто не виноват в том, что опасен? Да и ненависть тут тоже бессмысленна. Иррациональна. Но иногда эмоции лезут, и не сладишь с ними… Я пришёл в дружину, чтобы остановить это безумие. Это оказалось невозможно. Тогда я решил продолжать ради того, чтобы спасти тех, кого можно спасти. А это практически никому не нужно. Наоборот, все боятся. Неизвестно, чего больше боятся: кикимор или начальства. А Карпенко не боится и даёт мне работать. Всё, что мы имеем сейчас: практику, клинические наработки, людей — мы можем всё это потерять, если подведём Карпенко. Мы молиться за него должны.