А он смотрит на меня из-под опущенных ресниц. Тёмных. Боже, даже не замечала, что они у него такие пушистые.

— Может, тебе помочь принять ванну?

Внутри всё переворачивается от тона его голоса и того, как голодно он смотрит. Я так привыкла к тому, что он считает меня пустым местом. Совершенно теряюсь от нового поведения.

— Иди ты, — ершусь. Хмурюсь. Он играет в новую игру, правила которой я пока не знаю?

Хмыкает, отходит.

— Скоро приедет врач. Не усни в ванной.

Провожаю его ошалело.

Никак инопланетяне забрали Сабурова, а это его недостоверная копия?

Нюхаю свою кофточку. Запах, конечно, так себе. После загаженной отчимом квартиры хотелось сжечь всю одежду, в которой там находилась. Казалось, этот запах впитался даже в мою кожу. До самых костей.

Заглядываю в зеркало. Благо их тут полно. Похожа на ведьму. Волосы растрепаны, губы раздуты. Глаза красные, взбудораженные.

Стянула с себя все вещи, оставив валяться на полу ванной. Только трусики постирала и повесила на батарею. Надеюсь, Ратмир не грохнется в обморок, обнаружив что-то не похожее на «Ла Перла» в своей ванной. А мне какое-то время придётся походить голопопой. Пока не высохнут.

Среди дорогих баночек нашла пену, щедро вылила её под кран. Вода начала пузыриться и источать приятный аромат. Осталось только не спутать маску для волос со средством для депиляции.

Погрузилась в пену с головой так, что даже уши залило водой. И смотрела в потолок. Ванна огромная, вода тёплая. Волосы, как у русалки, всплыли на поверхность. Прикрыла веки. Всего на одну минутку.

А уже через мгновение меня достают за шею. Испуганно хватаюсь за руку, что вытянула наверх. Я действительно отключилась.

Кашляю, вода попала в нос. Фыркаю, моргаю испуганно. Как такое случилось, ума не приложу.

— Поднимайся, — мрачно приказывает.

Выражение лица злое. Мне даже спокойнее стало. Привычнее.

Прикрываю грудь руками и встаю на ноги, как новорождённый оленёнок. Коленки дрожат. Мужчина закутывает меня в огромное полотенце и вынимает. Легко, будто вешу полтора килограмма. От брызг воды его одежда промокает. Наблюдаю за ним из-под слипшихся от влаги ресниц.

— Поспала? — голос грубый. Резкий. Раздражённый.

— Угу.

Он что так разозлился оттого, что я отрубилась?

— Врач приехал. Одевайся и выходи.

На полке в ванной оставил какую-то одежду. Женскую. Пижама из шёлка. Тёмно-синего цвета. Он мне снова шмотки своих подстилок предлагает надеть? Сжимаю челюсть до скрежета.

Выбора немного. Либо послушаться его, либо выходить в мокром полотенце. Может, было бы сил больше, из чистого упрямства, назло ему, я бы так и поступила. Но в довершение ко всему ещё и простудиться не хотелось.

Подсушила волосы и нехотя взяла в руки пижаму. Всё пришлось впору. Силюсь припомнить габариты блондинки. Она килограмм на пятнадцать больше меня. Не думаю, чтобы её зад влез бы в эти пижамные брюки. Если только он её не раскормил, а здесь осталась её старая одежда.

Впрочем кто знает этого Сабурова. Может, у него для каждой любовницы в доме приготовлен свой размерный ряд. Хотя он куда больше производит впечатление мужчины, избавляющегося от любовницы сразу после полового акта. Вместе с использованным презервативом.

Ожидала, что приедет молодой товарищ Ратмира. Интеллигентный кавказец в очках. Но в гостиной меня встретил другой доктор. Русский. Трезвый. Взрослый. В костюме. Его словно вырвали с вечеринки. Скорее всего, так и было. Но недовольство на лице не читалось. Полагаю, заплатят ему достаточно, чтобы скрасить отсутствие на празднике.

— Здравствуйте, Серафима, — пожимает мне руку, улыбаясь. С почтением.

Хмурюсь, киваю. Ничего не говорю — губа болит.

— Я хирург. Сейчас осмотрю вашу рану и сообщу, нужно ли зашивать.

Морщусь от последней фразы. Но доктор тут же успокаивает, что больно не будет. Всё необходимое, включая лидокаин, у него с собой.

Сабуров стоит рядом со скрещенными на груди руками. Наблюдает. Доктор время от времени на него поглядывает. Словно боится, что одно его неверное движение, и голова с плеч.

— Зашивать необходимости нет. Рана неглубокая. Но первые дни обязательно обрабатывайте и смазывайте кремом. Я его оставлю. Также вам следует соблюдать речевой покой.

Слышу, как хмыкает Ратмир. Речевой покой. Ну как же. Можно подумать, боль меня когда-то останавливала.

Доктор завершил осмотр, и Сабуров проводил его к выходу.

Через пару минут пришёл за мной, застав изучающей вид из окна. На улице красиво. Горят гирлянды на большой ёлке во дворе. Взрываются петарды. Накатило ощущение праздника. Мимолётное.

У кого-то праздничный стол с оливье и мандаринами. И полноценная семья. А у меня разбитая губа и пропавшая сестра.

— Пошли, тебе нужно поесть, — вырывает из грустных мыслей голос Ратмира.

Оборачиваюсь к нему.

— А когда ты уходишь? — хочу прояснить для себя ситуацию.

— Куда? — удивляется.

— Не знаю, — пожимаю плечами, — праздновать Новый год.

Смотрит на меня долго. Размышляя над ответом. Или над своими планами на вечер.

— Я никуда не собирался.

— А как же твоя семья или друзья? — не унимаюсь.

Неужели он хотел встречать Новый год в одиночестве?

— Обойдутся без меня.

Мычу что-то нечленораздельное в ответ. Речевой покой был неплохим советом. Жаль, трудновыполнимым.

Он выходит из комнаты, пресекая дальнейшие расспросы. Как же.

Нагоняю его. Но, когда переступаю порог кухни, едва не падаю в обморок от запахов. Рот тут же наполняется слюной. Патимат отлично готовит, но похоже, что помощница по дому Ратмира просто богиня.

Нур ещё расставляла приборы на столе. На две персоны. Она взглянула на меня и улыбнулась как давней знакомой. Я почему-то покраснела. Поприветствовала её тихо и заняла место за столом.

Даже вытащили столовый сервиз. Красивый, красно-белый. Праздничный. В моё последнее пребывание здесь посуда была дорогой, но такой же спартанской, как и все предметы в этой квартире. Осторожно провела указательным пальцем по графичному рисунку. Захотелось потрогать.

Помощница по дому, завершив приготовления, уже собиралась покинуть кухню, как меня осенило, что мы можем вот-вот оказаться одни в этой огромной квартире. Вдвоем. Я и он. И больше никого.

— Присоединяйтесь к нам, Нур! — останавливаю её, взяв высокую ноту.

Сабуров приподнимает бровь в молчаливом вопросе. А мне до жути неловко оставаться с ним наедине. Хуже всего, что, кажется, он догадался обо всём.