немного свободного времени… до того, как я понадоблюсь в Свардии. Я решила попутешествовать.

Значит, она подслушала его разговор с Александром. И должно быть, слышала, что он сказал после.

«Я не хочу, чтобы она была здесь».

Возможно, в тот момент это была абсолютная правда, хотя реальность всегда сложнее. Он понимал, что ни одна женщина, никто никогда не хотел бы слышать эти слова.

Но Ликос видел, что вместо того чтобы расплакаться или отступить, эта девушка забрала его одежду, украла бумажник, испортила ключи от машины и села на поезд до Милана. Он был впечатлен.

Он взглянул на нее краем глаза. Марит заправила волосы за ухо, обнажив наушник, из которого доносился слабый звук музыки. Изгиб ее щеки был более пухлым, чем высокие скулы брюнеток, с которыми он обычно знакомился. Это говорило о мягкости, противоречащей огню внутри ее.

Ликос почувствовал, что она дрожит. Он нахмурился, осознав, что расстояние между ними минимальное.

— Почему ты не купила билет первого класса?

— Я хотела сэкономить, — сказала Марит, пожав плечами.

— Что принцесса может знать об экономии денег? — Ликос усмехнулся, вспоминая, как он рыскал по улицам в поисках подработки или в отчаянии использовал «навыки», которым научил его отец почти сразу после того, как он начал ходить.

— Довольно много, если у нее никогда не было к ним свободного доступа.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и ее глаза вспыхнули, когда она осознала, насколько они близко сидят друг к другу.

— Что? — спросила Марит, не дождавшись от Ликос реакции на свои слова. — Думаешь, принцессе легко пойти и устроиться на работу на каникулах? — спросила она, явно — и, к счастью, — не понимая причину его молчания. — Ты когда-нибудь задумывался, почему у королевских особ нет сумок? Потому что их кошельки и ключи хранятся у сотрудников службы безопасности. Почему я не еду первым классом? Потому что единственные деньги, которые у меня есть, — это деньги, которые я взяла из твоего кошелька. Остальное я берегла на…

— На что, принцесса?

— Меня зовут, — прорычала она, — Марит. — На покупку одежды, конечно. На что еще я могла бы потратить твои деньги?

Он уставился на нее, пытаясь расслышать ложь в ее словах, но он увидел лишь ее упрямый взгляд и не сразу понял, что она напоминает ему самого себя. Так же как и он, она защищала себя. И это Ликос и уважал, и понимал.

Он отвернулся от ее пристального взгляда как раз в тот момент, когда услышал урчание ее живота, и позволил ухмылке тронуть свои губы.

— Видишь ли, — протянул он, — если бы мы были в первом классе, нам бы подали обед…

Она похлопала его по руке.

— Это нападение, — насмешливо предупредил он, слегка наклонив голову, и тут же почувствовал исходящий от нее сладкий аромат.

— Это самооборона. Меня похищают, — ответила Марит, и то, как слова сорвались с ее губ, заставило его пульс участиться.

— Вообще-то ты убежала, так что, наверное, это больше похоже на розыск пропавшей, — не мог не ответить он.

— Розыск?

— Да. Кроме того, ты украла мой бумажник, мою одежду, и я еще даже не начал заниматься машиной.

— Ты нашел ключи? — внезапно спросила Марит.

Его удивило беспокойство на ее лице. Он так и хотел спросить, почему ей не все равно.

— Да, все в порядке, — ответил он, очарованный ее неравнодушием. — Я собираюсь поискать нам завтрак, принцесса…

— Марит.

— Марит. Никуда не уходи!

Марит оставалась неподвижной еще долгое время после того, как он вышел из вагона. Она до сих пор чувствовала мурашки на коже от того, как близко он сидел рядом с ней. Она вспоминала насыщенный, пряный аромат его лосьона после бритья, и как она… как ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы не потянуться к нему.

«Я не хочу, чтобы она была здесь».

Неужели она обречена желать людей, которые не хотели ее? Воспоминание о лице девятилетней Фрейи, когда в пятилетием возрасте Марит спросила, что с ней не так, раз ей не разрешают проводить время с мамой и папой, вновь всплыло в ее памяти.

Убеждение в своей ненужности становилось все более и более осознанным с годами. Она так и не поняла причину, просто знала, что никому не нужна. Ее родители никогда не демонстрировали свои чувства, если только рядом не присутствовали камеры, но даже тогда она не была для них так важна, как Фрейя и Александр.

Теперь Марит была нужна, но по-прежнему нелюбима.

Губы Марит дрожали, пока она не сжала зубы достаточно сильно, чтобы остановить приступ. Она не могла этого забыть. Что бы ни случилось, должна помнить, где она и кто она. Ликос Ливас действовал от имени ее брата и только потому, что ему были нужны акции Александра. Он был здесь не из-за нее.

К тому времени, как Ликос вернулся на свое место, Марит приложила все усилия, чтобы сосредоточиться на музыке, а не на мужчине рядом с ней.

Но даже тогда, когда правое полушарие старалось воспринимать мелодию, левое полушарие настаивало на том, чтобы запомнить все о греческом миллиардере рядом с ней.

Миллиардер? О, абсолютно. Дело было не в дорогих часах или покрое его одежды, сшитой явно на заказ, а в его отношении: небрежной непочтительности, которой она не встречала прежде среди придворных в свардском дворце, или в среде иностранных делегатов, или даже студентов швейцарского университета, куда ее отправили учиться родители.

Ликос поставил на ее столик дымящийся бумажный стакан с кофе и слегка запачканный бумажный пакет. Он игнорировал ее так же старательно, как она его. Марит посмотрела на еду, которую он добыл, и почувствовала себя странно, как будто ее оценивают, пока он поглощал свой завтрак. Ликос был мужчиной, который так же уверенно чувствовал себя в кафе поезда, как и в пятизвездочном отеле, что определенно не вязалось с богатыми мужчинами и женщинами, которых она встречала на протяжении всей своей жизни.

И тут она поняла, что никогда не встречала никого подобного Ликосу Ливасу.

Все в ней хотело взбунтоваться, отказаться от еды. Но он явно думал, что она слишком избалованная принцесса, чтобы опуститься до круассанов. Она повернулась к нему лицом, не глядя потянулась к выпечке внутри пакета, оторвала кусок от круассана и положила его в рот. Марит не сводила с него глаз, так что заметила, как сильно он старался не улыбнуться.

— Зачем есть напоказ? — буркнул он, но то, как скривились уголки его губ, польстило ее самолюбию.

Заставить его улыбаться против его воли? Одно из лучших