- Что? - удивилась Кукуша.- Лысик, ты случаем не чокнулся?

- Возможно.- Ефим так же быстро пришел в себя, как ивспылил: Извини, это меня Баранов довел.

- Я так и думала. И что ж он тебе такого сказал?

- Да ничего, ничего, даже рассказывать неохота. Говорит, вЛитфонде писателям будут шить шапки.

Кукуша заинтересовалась, и Ефим, уже успокоившись иулыбаясь, повторил то, что услышал от Баранова,- о распределении шапок починам: выдающимся пыжиковые, известным - ондатровые, видным - из сурка...

- А мне,- сказал он,- из кролика.

- Почему это тебе из кролика? - строго спросила Кукуша.

Он опять, повторяя Баранова, сказал почему.

- Это глупости,- сказала Кукуша.- Баранову можно вообщеничего не давать, потому что он бездельник и алкаш. А ты - писатель работающий.Ты в командировки ездишь, тебе приходится встречаться с важными людьми, ты неможешь ходить в шапке из кролика.

- Да что ты разволновалась! Я и не хожу в кролике, тызнаешь, у меня есть хорошая шапка. Волчья.

Кукуша замолчала. Она всегда так делала, когда выражаланедовольство.

- Ну, Кукушенька, ты чего? - залебезил Ефим.- Ну, еслихочешь, я схожу, запишусь. Но они же мне не дадут. Ты же знаешь, я не секретарьСоюза писателей, не член партии и с пятым пунктом у меня не все в порядке.

- Ну, если ты сам так ощущаешь, что ты неполноценный, то иходить нечего. Ты хуже всех, и тебе ничего не нужно. У тебя есть своя шапка.Какое им дело, что у тебя есть! У тебя, между прочим, еще семья есть и взрослыйсын. У него шапка вытерлась, он ее уже два года носит. Да что с тобой говорить!Ты же у нас вежливый, ты добрый, тебе ничего не нужно, ты всем улыбаешься, всемкланяешься, у тебя все хорошие, и ты тоже хороший, и ты хуже всех.

Послышались частые гудки - Кукуша прервала разговор.

- Сумасшедшая баба,- кладя трубку, сам себе улыбнулся Ефим.-Надо же, хороший и хуже всех. Женская логика.

Несмотря на то что Кукуша на него накричала, ему былоприятно все, что было ей о нем сказано. Приятно сознавать, что ты такой добрый,хороший, бескорыстный и скромный. Но при этом он стал думать, что, может быть,она права. Он хороший, но не слишком ли? Он ведет себя скромно, а почему? Онопять вспомнил свой писательский стаж, количество написанных книг и отзывпенсионерки Кругловой.

Он вынул из машинки лист с незаконченным описанием капитанаКоломийцева и со вздохом (видать, сегодня он уже свою норму не выполнит) быстросочинил заявление, в котором, прежде чем изложить суть, перечислил восемнадцатьлет, одиннадцать книг, правительственные награды, к чему прибавил, что частоприходится ездить в дальние командировки, включая районы Крайнего Севера (тоесть шапка должна быть теплая), а также встречаться с людьми мужественныхпрофессий и местными руководителями (то есть шапка должна быть достойнойстоличного писателя). На всякий случай, упомянул он о своей неутомимой общественнойдеятельности - член совета по приключенческой литературе.

Заявление получилось на целую страницу и заканчивалосьпросьбой "принять заказ на пошив головного убора из...", тут онзадумался, название меха для выдающихся и известных писателей назвать непосмел, сурком ограничивать возможности начальства не захотел и потому написалнеопределенно: "...из хорошего меха".

Перед тем как Ефим отправился в комбинат Литфонда, егопосетил сказочник Соломон Евсеевич Фишкин, живший двумя этажами ниже. Онподнялся в пижаме и шлепанцах попросить сигарету, поделиться сюжетом сказки иновыми сведениями о страданиях Васьки Трешкина, поэта и защитника русскойприроды от химии и евреев. Васька был человек высокий, худой, дерганый и оченьмрачного вида. Мрак проистекал оттого, что Васька себя считал (да так оно ибыло) со всех сторон стесненным представителями неприятной ему национальности.Над ним жил Рахлин, под ним Фишкин, слева литературовед Аксельрод, справапрофессор Блок. Напрягая усталый мозг, Васька много раз считал, думал и не могпонять, как же это плучается, что евреев в Советском Союзе (так говорил ему егодруг Черпаков) по отношению ко всему населению не то шесть, не то семь десятыхпроцента, а здесь, в писательском доме, он, русский, один обложен сразу четырьмяевреями, если считать только тех, кто вплотную к нему расположен. Получалось,что в этом кооперативном доме и, очевидно, во всем Союзе писателей евреев никакне меньше, чем восемьдесят процентов. Эта статистика волновала Трешкина иповергала его в уныние. Считая себя обязанным уберечь Россию от всеобщей, какон выражался устно, евреизации, а письменно - сионизации, Васька бил в набат,писал письма в ЦК КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР, в Союз писателей, вАкадемию наук и в газеты. Время от времени он получал уклончивые ответы, иногдаего куда-то вызывали, беседовали, выражали сочувствие, но при этом обращаливнимание на принятые в нашей стране принципы братского интернационализма итерпимого отношения даже к зловредным нациям. Терпимость, однако, по мнениюВаськи, давно уже перешла все границы. Евреи (они же сионисты) с помощьюсочувствующих им жидо-масонов давно уже (так говорил Черпаков) захватилиключевые позиции во всем мире и в нашей стране, выбирают евреев президентами ипремьер-министрами, а руководителям иного национального происхожденияподсовывают в жены евреек. Ежедневно и ежечасно они оплетают весь мир паутинойвсеобщего заговора. Признаки этого заговора Васька находил повсюду. Вечерами,глядя в небо, он видел, как звезды перемещаются в пространстве, складываются всионистские кабалистические фигуры и перемигиваются друг с другом. Он виделтайные сионистские символы в конструкциях зданий, расположении улиц и природныхявлениях. Листая газеты или журналы, он находил в них как бы случайно поставленныешестиконечные звездочки, а глядя "на просвет", различал тайныеводяные знаки или словесное вредительство. С одной, например, сторонынапечатано "Праздник русской песни", а с другой - заголовокмеждународной статьи "Никогда не допустим" (вместе получается:"Праздник русской песни никогда не допустим"). Сообщая об этом поинстанциям, Васька понимал, на какой опасный путь он вступил, и чувствовал, чтосионисты, пытаясь от него избавиться, травят его не имеющими запаха газами иневидимыми лучами, отчего жена его заболела раком, а сам он страдает отголовных болей и преждевременной импотенции. Пытаясь уберечься, он всегдапринюхивался к пище, воду кипятил, а в кальсоны вкладывал свинцовую фольгу,чтобы защитить свой половой механизм от радиации Недавно он сообщил в ЦК КПСС,в КГБ и в Союз писателей о загадочном исчезновении своей кошки, которая былаили украдена, или отравлена сионистами. Ответа он не получил.

Дверь в квартиру Рахлиных была открыта, и, войдя в нее,Фишкин застал Ефима перед зеркалом в дубленке и держащим над головой в правойруке джинсовую кепку, а в левой - волчью шапку.

- Ефим,- удивился сосед,- что с вами? Может быть, вамкажется, что у вас две головы?