Поэтому и сейчас он не стал спорить с Барановым и сказал,пусть, мол, за шапки борются те, кому нечего делать, а у него есть своя шапка,волчья, ему в прошлом году подарили оленеводы.

Положив трубку, он вынес телефонный аппарат в другую комнатуи накрыл ему подушкой, чтоб не мешал. Вернулся к машинке и, впав в некий раж,стал быстро-быстро стучать по клавишам, не соображая, что пишет. А писал он вотчто: "В Литфонде писателям дают шапки. Может быть, это даже хорошие шапки,но мне они не нужны. Потому что у меня есть своя шапка. У меня есть оченьхорошая шапка. У меня есть волчья шапка. Она теплая, она мягкая, и никакаядругая шапка мне не нужна. Пусть другие борются за шапки. Пусть за шапкиборются те, кому делать нечего. А мне есть что делать, и шапка у меня тожеесть. У меня есть совсем новая волчья шапка. Она мягкая, она теплая, онахорошая. А ваша шапка мне не нужна, можете оставить ее себе, можете ее скушать,можете ей подавиться, если не сможете ее прожевать".

На этом месте он сам себя остановил, перечитал написанное иудивился. С ним и раньше бывало, что он писал, находясь как бы не в себе, нообычно это все-таки имело какое-то отношение к разрабатываемому сюжету. А тутполучилась какая-то чепуха. Выкривив обе губы в выражении, означающем крайнююозадаченность, Ефим покачал головой и сунул лист под кипу лежавших справа отмашинки старых черновиков. Именно этот текст дал повод критику Сорокинусказать, что талант Рахлина не был оценен по достоинству. Но надо сказать, чтои сам Ефим свое сочинение тоже не оценил. Поэтому, вставив новый лист, он опятьпринялся сочинять что-то про капитана Коломийцева, который стоял на штормовомветру и придерживал рукой шапку, чтоб не слетела.

Он заметил, что опять написал слово "шапка"неосознанно. Разозлился на себя, шапку вычеркнул и вписал фуражку с выцветшим"крабом".

Капитан Коломийцев стоял на штормовом ветру и придерживалрукой форменную фуражку с выцветшим "крабом".

Это было значительно лучше. Но одного капитана Ефиму быломало, надо было сразу же вводить в действие главного героя, который проходилкак раз (зачем проходил, Ефим еще не придумал) мимо капитана Коломийцева.

- Доктор! - окликнул его капитан.

- К вашим услугам, сэр! - весело откликнулся доктор и попривычке старого интеллигента приподнял шапку.

- Тьфу! - сплюнул Ефим и в досаде хлопнул себя по колену. Дачто ему дались эти шапки!

Он вынул и этот лист и собирался заправить следующий, когдараздался телефонный звонок.

- Слушай,- сказал Баранов,- я твою "Лавину"прочел, это гениально.

Такого Баранов еще никогда не говорил, Ефим просто опешил ине знал, что сказать. Впрочем, он тут заподозрил, что в оценке содержитсякакой-то подвох, и переспросил Баранова, что он имеет в виду.

- Я имею в виду твой роман "Лавина",- повторилБаранов.

- Но ведь ты же двадцать минут назад сказал, что ты роман нечитал.

- Двадцать минут назад я его не читал, а теперь прочел.

- Баранов,- застонал Ефим,- оставь меня в покое. Ты жезнаешь, что я по утрам работаю. ("В отличие от некоторых",- хотелдобавить он, но не добавил.)

- Ну, смотри, как хочешь,- сказал Баранов.- Я хотел тебевысказать свое мнение... Дело в том, что роман талантливый...

Все-таки произнесенный эпитет звучал так заманчиво, что,даже предчувствуя каверзу, Ефим трубку не положил.

- Роман гениальный, но сильно затянут,- гнул свою линиюБаранов.

- Почему же это затянут? - насторожился Ефим.

- Ну вот давай разберем. Возьмем самое начало: "Деньбыл жаркий. Савелий Моргунов сидел за столом и смотрел, как жирная муха бьетсяв стекло". Потрясающе!

- Ну да, это у меня неплохо получилось,- застеснявшись,признал Ефим.

- Не неплохо,- стоял на своем Баранов,- а потрясающе!Великолепно! Но слишком мрачно.

- Мрачно?

- Очень мрачно!

Эта оценка была приятна Ефиму, потому что в глубине души онвсегда хотел написать что-нибудь мрачное, а, может, быть, даже непроходимое.

- Ужас как мрачно,- повторил Баранов. - Но на этом надо икончать. И так все понятно. Лето в разгаре, солнце в зените, жара невыносима, аокна закрыты. Савелий сидит, муха бьется в стекло, пробиться не может. Савелиюжарко. Он изнывает. Он смотрит на муху и думает, что он вот так же, как этамуха, бессмысленно бьется в стекло. И ничего не выходит. А к тому же жара. Онсидит, потеет, а муха бьется в стекло. Кстати, он кто, этот Савелий?

- Прораб,- осторожно сказал Ефим.

- Так я и думал. Тем более все ясно. Жара стоит, мухабьется, прораб потеет. Материалов не хватает, рабочие перепились, начальствокроет матом, план горит, премии не будет. Прораб потеет, настроение мрачное,муха бьется в стекло. Он понимает, что жизнь не удалась, работа не клеится,начальство хамит, жена скандалит, сын колется, дочь проститутка.

- Что ты за глупости говоришь! - завизжал Ефим тонким отоскорбления голосом.- Кто колется? Кто проститутка? У меня нет никакихпроституток.

- Да что ты расшумелся,- сказал Баранов.- Какая разница, ктоу тебя есть, кого нет. Я так додумал, довообразил. Ты должен читателю доверять,оставить ему простор для фантазии. Зачем же ты пишешь шестьсот страниц, когдавсе ясно с первой строки?

- Ничего тебе не ясно! - закричал Ефим еще более тонко.- Уменя вообще не бывает никаких наркоманов и никаких проституток. Я пишу только охороших людях, а о плохих не пишу, они меня не интересуют. А прораб у менявообще старый холостяк.

- А-а, педераст! - обрадовался Баранов.- Тогда другое дело.Тогда все приобретает другое значение. Он сидит, он потеет, муха бьется встекло...

Ефим не выдержал, бросил трубку.

Он хотел опять вынести аппарат, но тот зазвонил у него вруках.

- Лысик,- зажурчала трубка Кукушиным голосом,- совсем забыласказать, чтобы ты до обеда никуда не уходил. Из прачечной должны привезтибелье.

- Хорошо,- сказал Ефим и стал ждать сигналов отбоя. Егократкий ответ Кукушу удивил.

- Квитанция на столике перед зеркалом,- сказала она, чтобыуслышать опять его голос и понять, что с ним.

- Хорошо.

- Лысик,- встревожилась Кукуша,- ты чем-то расстроен?

- Нет.

- Лысик, не свисти,- сказала Кукуша.- Я же слышу по твоемуголосу, что ты не в себе. Что случилось?

Ефим всегда разговаривал с женой исключительно вежливо идаже заискивающе, но тут, возбужденный Барановым, разозлился.

- Ну что ты ко мне привязалась? - закричал он плачущимголосом.- Я тебе говорю - ничего не случилось. Все хорошо, все прекрасно.Савелий летает, муха потеет, в Литфонде шапки дают.