Сейчас он сочинит первую фразу, а там все пойдет своимчередом. Появятся описания природы, появятся люди, они вступят между собой вкакие-то взаимоотношения, и начнется тот тайный, необъяснимый и не каждомуподвластный процесс, который называется творчеством.

Пересилив себя, Ефим сел за машинку, и само собой написалосьтак:

"Штормило. Капитан Коломейцев стоял на мостике итоскливо озирал взбесившееся ("Именно взбесившееся",- подумал Ефим)пространство. Огромные волны громоздились одна за другой и бросались подмогучую грудь корабля с самоотверженностью отчаянных камикадзе..."Сравнение волн с камикадзе понравилось Ефиму, но он вдруг засомневался, какправильно пишется это слово - ками- или комикадзе. Он придвинул к себе телефони механически стал набирать номер Баранова, но тут же вспомнил о своембесповоротном решении.

Не успел опустить трубку, как его собственный телефонзазвонил. Ефим всегда утверждал, что по характеру звонка можно догадаться, ктозвонит. Начальственный звонок обычно резок и обрывист, просительский -переливчат и вкрадчив. Сейчас звонок был расхлябанный, наглый.

- Ну что тебе еще? - спросил Ефим, схватив трубку.

- Слушай, слушай,- зашепелявил Баранов,- я тебе совсем забылсказать, что писателям шапки дают.

- Понятно,- сказал Ефим и бросил трубку. Но бросил не длятого, чтобы нагрубить Баранову, а по другой причине.

Надо сказать, что Ефим и Баранов, живя на порядочномрасстоянии друг от друга, чаще всего общались по телефону. По телефонуобсуждали все волнующие их проблемы и события, которых, бывало всегда визобилии. Сплетни о тех или иных своих коллегах, об очередном заседании всекции прозы, о том, кто где проворовался, к кому от кого ушла жена и о многихполитических событиях. Они критиковали колхозную систему, цензуру, книгупервого секретаря Союза писателей, обсуждали все события на Ближнем Востоке,побег на Запад очередного кагебешника, заявление новой диссидентской группы,передавали друг другу новости, услышанные по Би-би-си. А для того чтобы ихникто не подслушал или, подслушав, не понял, они разработали (отчасти стихийно)сложнейшую систему иносказаний и намеков, что-то вроде особого кода, в соответствиис которым все имена, названия и основные направления их размышлений былиискажены до неузнаваемости. Сами же они понимали друг друга с полуслова. Иесли, например, Ефим сообщал Баранову, что, по словам бабуси, в Лондоненаметился большой урожай грибов, то Баранов, заменив в уме "грибы""шампиньонами", а шампиньонов - шпионами, понимая, что под"бабусей" имеется в виду Би-би-си, делал вывод, что по сообщению этойрадиостанции из Лондона высылается большая группа советских шпионов.Разумеется, такой высылке оба радовались, как радовались в жизни всем другимнеудачам и неприятностям государства, того самого, ради которого книжные героиЕфима охотно рисковали и жертвовали отдельными частями своего тела и всем теломцеликом. А когда, например, Баранов позвонил Ефиму и сказал, что может угоститьсвежей телятиной, тот немедленно выскочил из дому, схватил такси и поперся кБаранову к черту на кулички в Беляево-Богородское вовсе не в расчете наотбивную или ростбиф, а приехав, получил на очень короткое время то, ради чегои ехал,- книгу Солженицына "Бодался теленок с дубом".

Итак, Баранов позвонил и сказал, что писателям дают шапки.Ефим сказал: "понятно" и бросил трубку, чтобы не привлекать вниманиятех, кто подслушивает. И стал думать, что мог Баранов иметь в виду под словом"писатели" и под словом "шапки".

Естественно, ему пришло в голову, что речь идет о группеэкономистов, которые недавно написали открытое письмо о необходимости болеесмелого расширения частного сектора. Это письмо попало на Запад, его передавалиБи-би-си, "Голос Америки", "Немецкая волна","Свобода" и канадское радио. Теперь, вероятно, этим"писателям" дали "по шапке". Ефиму хотелось узнатьподробности, и он взглянул на часы. Было еще слишком рано. Все радиостанции,которые он слушал, вещали только по вечерам, а работавшую круглосуточно"Свободу" в его районе не было слышно.

До вечера ждать было слишком долго, и он, забыв о своемпрежнем решении, позвонил Баранову.

- Я насчет этих шапок,- сказал он взволнованно.- Их ужевыдали или только собираются?

- Их не выдают, а шьют,- объяснил Баранов.

- Что ты говоришь! - вскричал Ефим, поняв, что"писателям" "шьют дело", то есть собираются посадить.

- А что тебя удивляет? - не понял Баранов.- Ты разве неслышал, что на последнем собрании Лукин говорил, что о писателях будутзаботиться еще больше, чем раньше. Что в Сочи строят новый Дом творчества, вполиклинике ввели курс лечебной гимнастики, а в Литфонде принимают заказы нашапки. Я вчера там, кстати, был и заказал себе ушаночку из серого кролика.

- Так ты мне говоришь про обыкновенные зимние шапки? -осторожно уточнил Ефим.

- Если хочешь, ты можешь сшить себе летнюю.

Ефим ни с того ни с сего разозлился.

- Что ты мне звонишь, голову с утра морочишь! - закричал онвизгливо.Ты знаешь, что утром у меня золотое время, что я утром работаю!

Он бросил трубку, но через минуту поднял ее снова.

- Извини, я погорячился,- сказал он Баранову.

- Бывает,- сказал тот великодушно.- Кстати, в поликлиникеработает новый психиатр. Кандидат медицинских наук Беркович.

Ефим пропустил подковырку мимо ушей и спросил, что именноБаранову известно о шапках. Тот охотно объяснил, что по решению правленияЛитфонда писателям будут шить шапки соответственно рангу. Выдающимся писателямпыжиковые, известным - ондатровые, видным - из сурка...

- Ты понимаешь,- сказал Баранов,- что выдающиеся писатели -это секретари Союза писателей СССР, известные - секретари Союза писателейРСФСР, видные - это Московская писательская организация. К видным могут бытьпричислены некоторые не секретари, а просто писатели.

- Вроде нас с тобой,- подсказал Ефим и улыбнулся в трубку.

- Ну что ты,- охладил его тут же Баранов.- Ну какие ж мы стобой писатели! Мы с тобой члены Союза писателей. А писатели - это совсемдругие люди. Им, может быть, дадут что-нибудь вроде лисы или куницы, я в мехах,правда, не разбираюсь. А нам с тобой кролик как раз по чину.

Ефим сознавал, что именно таким образом выглядела иерархия вСоюзе писателей, но Баранов все же зарывался, сравнивая Ефима с собой, о чемему следовало напомнить. Ефим, однако, сдержался и ничего не сказал, потому чтоБаранов был в общем-то прав. Написав одиннадцать книг, Ефим хорошо знал, что,даже если он напишет сто одиннадцать, начальство все равно будет ставить его насамое последнее место, ему все равно будут давать худшие комнаты в домахтворчества, никогда не подпишут на журнал "Америка", никогда ненапечатают фотографию к юбилею, ну и шапку дадут, конечно, самую захудалую. Втаком положении были и свои (другим, может быть, незаметные, но Ефимуочевидные) преимущества: ему никто не завидовал, никто не зарился на его место,а он втихомолку продолжал тискать романы о хороших людях.