– Каку работу?

– Думаю, – серьезно отвечал он, помолчав.

Настасья так и покатилась со смеху. Она была из смешливых, икогда рассмешат, смеялась неслышно, колыхаясь и трясясь всем телом, до тех пор,что самой тошно уж становилось.

– Денег-то много, что ль, надумал? – смогла она наконецвыговорить.

– Без сапог нельзя детей учить. Да и наплевать.

– А ты в колодезь не плюй.

– За детей медью платят. Что на копейки сделаешь! –продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям.

– А тебе бы сразу весь капитал?

Он странно посмотрел на нее.

– Да, весь капитал, – твердо отвечал он, помолчав.

– Ну, ты помаленьку, а то испужаешь; страшно уж очинна. Засайкой-то ходить али нет?

– Как хочешь.

– Да, забыла! к тебе ведь письмо вчера без тебя пришло.

– Письмо! ко мне! от кого?

– От кого, не знаю. Три копейки почтальону своих отдала.Отдашь, что ли?

– Так неси же, ради бога, неси! – закричал весь в волненииРаскольников, – господи!

Через минуту явилось письмо. Так и есть: от матери, из Р—йгубернии. Он даже побледнел, принимая его. Давно уже не получал он писем; нотеперь и еще что-то другое вдруг сжало ему сердце.

– Настасья, уйди, ради бога; вот твои три копейки, только,ради бога, скорее уйди!

Письмо дрожало в руках его; он не хотел распечатывать приней: ему хотелось остаться наедине с этим письмом. Когда Настасья вышла, он быстроподнес его к губам и поцеловал; потом долго еще вглядывался в почерк адреса, взнакомый и милый ему мелкий и косенький почерк его матери, учившей его когда-точитать и писать. Он медлил; он даже как будто боялся чего-то. Наконецраспечатал: письмо было большое, плотное, в два лота;[11] два большие почтовыелиста были мелко-намелко исписаны.

«Милый мой Родя,– писала мать, – вот уже два месяца слишком, как я не беседовала с тобой письменно, отчего сама страдала и даже инуюночь не спала, думая. Но, наверно, ты не обвинишь меня в этом невольном моеммолчании. Ты знаешь, как я люблю тебя: ты один у нас, у меня и у Дуни, ты нашевсе, вся надежда, упование наше. Что было со мною, когда я узнала, что ты уженесколько месяцев оставил университет, за неимением чем содержать себя, и чтоуроки и прочие средства твои прекратились! Чем могла я с моими ста двадцатьюрублями в год пенсиона помочь тебе? Пятнадцать рублей, которые я послала тебечетыре месяца назад, я занимала, как ты и сам знаешь, в счет этого же пенсиона,у здешнего нашего купца Афанасия Ивановича Вахрушина. Он добрый человек и былеще приятелем твоего отца. Но, дав ему право на получение за меня пенсиона, ядолжна была ждать, пока выплатится долг, а это только что теперь исполнилось,так что я ничего не могла во все это время послать тебе. Но теперь, слава богу,я, кажется, могу тебе еще выслать, да и вообще мы можем теперь даже похвалитьсяфортуной, о чем и спешу сообщить тебе. И, во-первых, угадываешь ли ты, милыйРодя, что сестра твоя вот уже полтора месяца как живет со мною, и мы уже большене разлучимся и впредь. Слава тебе господи, кончились ее истязания, но расскажутебе все по порядку, чтобы ты узнал, как все было и что мы от тебя до сих порскрывали. Когда ты писал мне, тому назад два месяца, что слышал от кого-то,будто Дуня терпит много от грубости в доме господ Свидригайловых, и спрашивалот меня точных объяснений, – что могла я тогда написать тебе в ответ? Если б янаписала тебе всю правду, то ты, пожалуй бы, все бросил и хоть пешком, а пришелбы к нам, потому я и характер и чувства твои знаю, и ты бы не дал в обидусестру свою. Я же сама была в отчаянии, но что было делать? Я и сама-то всейправды тогда не знала. Главное же затруднение состояло в том, что Дунечка,вступив прошлого года в их дом гувернанткой, взяла вперед целых сто рублей подусловием ежемесячного вычета из жалованья, и стало быть, и нельзя было местооставить, не расплатившись с долгом. Сумму же эту (теперь могу тебе всеобъяснить, бесценный Родя) взяла она более для того, чтобы выслать тебешестьдесят рублей, в которых ты тогда так нуждался и которые ты и получил отнас в прошлом году. Мы тебя тогда обманули, написали, что это из скопленныхДунечкиных прежних денег, но это было не так, а теперь сообщаю тебе всю правду,потому что все теперь переменилось внезапно, по воле божией, к лучшему, и чтобыты знал, как любит тебя Дуня и какое у нее бесценное сердце. Действительно,господин Свидригайлов сначала обходился с ней очень грубо и делал ей разныенеучтивости и насмешки за столом… Но не хочу пускаться во все эти тяжелыеподробности, чтобы не волновать тебя напрасно, когда уж все теперь кончено.Короче, несмотря на доброе и благородное обращение Марфы Петровны, супруги г-наСвидригайлова, и всех домашних, Дунечке было очень тяжело, особенно когда г-нСвидригайлов находился, по старой полковой привычке своей, под влиянием Бахуса.Но что же оказалось впоследствии? Представь себе, что этот сумасброд давно ужевозымел к Дуне страсть, но все скрывал это под видом грубости и презрения кней. Может быть, он и сам стыдился и приходил в ужас, видя себя уже в летах иотцом семейства, при таких легкомысленных надеждах, а потому и злился невольнона Дуню. А может быть, и то, что он грубостию своего обращения и насмешкамихотел только прикрыть от других всю истину. Но наконец не удержался и осмелилсясделать Дуне явное и гнусное предложение, обещая ей разные награды и сверх тогобросить все и уехать с нею в другую деревню или, пожалуй, за границу. Можешьпредставить себе все ее страдания! Оставить сейчас место было нельзя, не толькопо причине денежного долга, но и щадя Марфу Петровну, которая могла бы вдругвозыметь подозрения, а следовательно, и пришлось бы поселить в семействераздор. Да и для Дунечки был бы большой скандал; уж так не обошлось бы. Былитут и многие разные причины, так что раньше шести недель Дуня никак не могларассчитывать вырваться из этого ужасного дома. Конечно, ты знаешь Дуню, знаешь,как она умна и с каким твердым характером. Дунечка многое может сносить и дажев самых крайних случаях найти в себе столько великодушия, чтобы не потерятьсвоей твердости. Она даже мне не написала обо всем, чтобы не расстроить меня, амы часто пересылались вестями. Развязка же наступила неожиданная. МарфаПетровна нечаянно подслушала своего мужа, умолявшего Дунечку в саду, и, поняввсе превратно, во всем ее же и обвинила, думая, что она-то всему и причиной.Произошла у них тут же в саду ужасная сцена: Марфа Петровна даже ударила Дуню,не хотела ничего слушать, а сама целый час кричала и, наконец, приказала тотчасже отвезти Дуню ко мне в город на простой крестьянской телеге, в которуюсбросили все ее вещи, белье, платья, все как случилось, неувязанное инеуложенное. А тут поднялся проливной дождь, и Дуня, оскорбленная иопозоренная, должна была проехать с мужиком целых семнадцать верст в некрытойтелеге. Подумай теперь, что могла я тебе написать в письме, в ответ на твое,полученное мною два месяца назад, и о чем писать? Сама я была в отчаянии;правду написать тебе не смела, потому что ты очень бы был несчастлив, огорчен ивозмущен, да и что мог бы ты сделать? Пожалуй, еще себя погубить, да и Дунечказапрещала; а наполнять письмо пустяками и о чем-нибудь, тогда как в душе такоегоре, я не могла. Целый месяц у нас по всему городу ходили сплетни об этойистории, и до того уж дошло, что нам даже в церковь нельзя было ходить с Дунейот презрительных взглядов и шептаний, и даже вслух при нас были разговоры.Все-то знакомые от нас отстранились, все перестали даже кланяться, и я наверноузнала, что купеческие приказчики и некоторые канцеляристы хотели нанести намнизкое оскорбление, вымазав дегтем ворота нашего дома, так что хозяева сталитребовать, чтобы мы с квартиры съехали. Всему этому причиной была МарфаПетровна, которая успела обвинить и загрязнить Дуню во всех домах. Она у нас совсеми знакома и в этот месяц поминутно приезжала в город, и так как она немногоболтлива и любит рассказывать про свои семейные дела и особенно жаловаться насвоего мужа всем и каждому, что очень нехорошо, то и разнесла всю историю вкороткое время не только в городе, но и по уезду. Я заболела, Дунечка же былатверже меня, и если бы ты видел, как она все переносила и меня же утешала иободряла! Она ангел! Но, по милосердию божию, наши муки были сокращены:господин Свидригайлов одумался и раскаялся и, вероятно, пожалев Дуню,представил Марфе Петровне полные и очевидные доказательства всей Дунечкинойневинности, а именно: письмо, которое Дуня еще до тех пор, когда Марфа Петровназастала их в саду, принуждена была написать и передать ему, чтоб отклонитьличные объяснения и тайные свидания, на которых он настаивал, и которое, поотъезде Дунечки, осталось в руках г-на Свидригайлова. В этом письме она самымпылким образом и с полным негодованием укоряла его именно за неблагородствоповедения его относительно Марфы Петровны, поставляла ему на вид, что он отец исемьянин и что наконец, как гнусно с его стороны мучить и делать несчастною ибез того уже несчастную и беззащитную девушку. Одним словом, милый Родя, письмоэто так благородно и трогательно написано, что я рыдала, читая его, и до сихпор не могу его читать без слез. Кроме того, в оправдание Дуни явились,наконец, и свидетельства слуг, которые видели и знали гораздо больше, чемпредполагал сам г-н Свидригайлов, как это и всегда водится. Марфа Петровна быласовершенно поражена и «вновь убита», как сама она нам признавалась, но затовполне убедилась в невинности Дунечкиной и на другой же день, в воскресенье,приехав прямо в собор, на коленях и со слезами молила владычицу дать ей силуперенесть это новое испытание и исполнить долг свой. Затем, прямо из собора, ник кому не заезжая, приехала к нам, рассказала нам все, горько плакала и, вполном раскаянии, обнимала и умоляла Дуню простить ее. В то же утро, нискольконе мешкая, прямо от нас, отправилась по всем домам в городе и везде, в самыхлестных для Дунечки выражениях, проливая слезы, восстановила ее невинность иблагородство ее чувств и поведения. Мало того, всем показывала и читала вслухсобственноручное письмо Дунечкино к г-ну Свидригайлову и даже давала снимать снего копии (что, мне кажется, уже и лишнее). Таким образом, ей пришлосьнесколько дней сряду объезжать всех в городе, так как иные стали обижаться, чтодругим оказано было предпочтение, и, таким образом, завелись очереди, так что вкаждом доме уже ждали заранее и все знали, что в такой-то день Марфа Петровнабудет там-то читать это письмо, и на каждое чтение опять-таки собирались даже ите, которые письмо уже несколько раз прослушали и у себя в домах, и у другихзнакомых, по очереди. Мое мнение, что многое, очень многое, тут было лишнее; ноМарфа Петровна уже такого характера. По крайней мере, она вполне восстановилачесть Дунечки, и вся гнусность этого дела легла неизгладимым позором на еемужа, как на главного виновника, так что мне его даже и жаль; слишком ужестрого поступили с этим сумасбродом. Дуню тотчас же стали приглашать даватьуроки в некоторых домах, но она отказалась. Вообще же все стали к ней вдруготноситься с особенным уважением. Все это способствовало, главным образом, итому неожиданному случаю, через который теперь меняется, можно сказать, всясудьба наша. Узнай, милый Родя, что к Дуне посватался жених и что она успелауже дать свое согласие, о чем и спешу уведомить тебя поскорее. И хотя дело этосделалось и без твоего совета, но ты, вероятно, не будешь ни на меня, ни насестру в претензии, так как сам увидишь, из дела же, что ждать и откладывать дополучения твоего ответа было бы нам невозможно. Да и сам ты не мог бы заочнообсудить всего в точности. Случилось же так. Он уже надворный советник, ПетрПетрович Лужин, и дальний родственник Марфы Петровны, которая многому в этомспособствовала. Начал с того, что через нее изъявил желание с намипознакомиться, был как следует принят, пил кофе, а на другой же день прислалписьмо, в котором весьма вежливо изъяснил свое предложение и просил скорого ирешительного ответа. Человек он деловой и занятый и спешит теперь в Петербург,так что дорожит каждою минутой. Разумеется, мы сначала были очень поражены, таккак все это произошло слишком скоро и неожиданно. Соображали и раздумывали мывместе весь тот день. Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двухместах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет, но он довольноприятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообще человек онвесьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный. Ноэто, может быть, только так кажется, с первого взгляда. Да и предупреждаю тебя,милый Родя, как увидишься с ним в Петербурге, что произойдет в очень скоромвремени, то не суди слишком быстро и пылко, как это и свойственно тебе, если напервый взгляд тебе что-нибудь в нем не покажется. Говорю это на случай, хотя иуверена, что он произведет на тебя впечатление приятное. Да и, кроме того, чтобобознать какого бы то ни было человека, нужно относиться к нему постепенно иосторожно, чтобы не впасть в ошибку и предубеждение, которые весьма труднопосле исправить и загладить. А Петр Петрович, по крайней мере по многимпризнакам, человек весьма почтенный. В первый же свой визит он объявил нам, чтоон человек положительный, но во многом разделяет, как он сам выразился,«убеждения новейших поколений наших» и враг всех предрассудков. Многое и еще онговорил, потому что несколько как бы тщеславен и очень любит, чтоб его слушали,но ведь это почти не порок. Я, разумеется, мало поняла, но Дуня объяснила мне,что он человек хотя и небольшого образования, но умный и, кажется, добрый. Тызнаешь характер сестры твоей, Родя. Это девушка твердая, благоразумная,терпеливая и великодушная, хотя и с пылким сердцем, что я хорошо в ней изучила.Конечно, ни с ее, ни с его стороны особенной любви тут нет, но Дуня, кроме тогочто девушка умная, – в то же время и существо благородное, как ангел, и за долгпоставит себе составить счастье мужа, который, в свою очередь, стал бызаботиться о ее счастии, а в последнем мы не имеем покамест больших причинсомневаться, хотя и скоренько, признаться, сделалось дело. К тому же он человекочень расчетливый и, конечно, сам увидит, что его собственное супружескоесчастье будет тем вернее, чем Дунечка будет за ним счастливее. А что тамкакие-нибудь неровности в характере, какие-нибудь старые привычки и даженекоторое несогласие в мыслях (чего и в самых счастливых супружествах обойтинельзя), то на этот счет Дунечка сама мне сказала, что она на себя надеется,что беспокоиться тут нечего и что она многое может перенести, под условием еслидальнейшие отношения будут честные и справедливые. Он, например, и мнепоказался сначала как бы резким; но ведь это может происходить именно оттого,что он прямодушный человек, и непременно так. Например, при втором визите, ужеполучив согласие, в разговоре он выразился, что уж и прежде, не зная Дуни,положил взять девушку честную, но без приданого, и непременно такую, котораяуже испытала бедственное положение; потому, как объяснил он, что муж ничем недолжен быть обязан своей жене, а гораздо лучше, если жена считает мужа засвоего благодетеля. Прибавлю, что он выразился несколько мягче и ласковее, чемя написала, потому что я забыла настоящее выражение, а помню одну только мысль,и, кроме того, сказал он это отнюдь не преднамеренно, а, очевидно,проговорившись, в пылу разговора, так что даже старался потом поправиться исмягчить; но мне все-таки показалось это немного как бы резко, и я сообщилапотом Дуне. Но Дуня даже с досадой отвечала мне, что «слова еще не дело», иэто, конечно, справедливо. Пред тем как решиться, Дунечка не спала всю ночь и,полагая, что я уже сплю, встала с постели и всю ночь ходила взад и вперед покомнате; наконец стала на колени и долго и горячо молилась перед образом, анаутро объявила мне, что она решилась.