На груди Сомова раздражённо затрещала рация.

— Вас понял, — ответил майор. — Разрешите выполнять?

Рация удовлетворённо хрюкнула.

— Ну вот, — сказал Сомов. — Штаб выдал свой гениальный план.

— Какой ещё план? — удивился Попович.

— Штурм — в восемь ноль-ноль! — бодро отрапортовал ему Сомов и, отдав честь, дурашливо повернулся через левое плечо и, строевым шагом подойдя к СОБРовскому автобусу, скрылся внутри. Через секунду из автобуса грохнул мощный раскат хохота — командир донёс до своих подчинённых приказ штаба.

Семён автоматически бросил взгляд на часы. Было без двенадцати минут восемь.

Всё пошло не так ещё в самом начале штурма.

Сомов решил атаковать квартиру через окна и двери одновременно, чтобы не оставить противнику никаких шансов. Всё было готово: по периметру металлической двери был наклеен специальный термический шнур, прожигающий метал в доли секунды, а также небольшие направленные заряды, которые с силой бросят выжженный кусок металла вовнутрь. В образовавшееся отверстие должны хлынуть его бойцы, мгновенно растекаясь по квартире. Одновременно в окна квартиры на альпинистских тросах влетят ещё трое бойцов, отвлекая и рассеивая внимание противника при помощи светошумовых гранат.

Вроде бы всё было правильно, верно, отработано сотнями тренировок и десятками реальных операций, но что-то тянуло майора изнутри, он чувствовал, что чего-то не учёл в диспозиции. Чего-то очень важного, того, что он сам видел своими собственными глазами, отметил сей факт, но не придал ему особого значения. Нет, не вспомнить. Поздно. Штурм!

Шипение термошнура, какой-то вопль внутри, — взрыв! — и дверь, как ему показалось, медленно начинает влетать в проём. Ребята слаженно, как на тренировке, выставив вперёд стволы автоматов, делают первый шаг вслед за ней и… В следующий миг та самая дверь, которая только что, казалось бы, летела внутрь квартиры, брошенная туда мощным взрывом, с такой же скоростью вылетает обратно и, увлекая своим немалым весом двух СОБРовцев, припечатывает их со страшным металлическим звуком к шахте лифта.

«Слава богу, заставил всех надеть „сферы“ и „броники“ перед боем!» — вихрем пронеслось в голове майора, но затем место в его голове вновь заняла пустота.

Потому что в дверном проёме, из которого только что вынесло тяжёлую металлическую дверь, стоял и сам виновник такого экстравагантного её поведения.

В дверях стоял огромный антикварный бильярдный стол орехового дерева.

Весь верх стола был заставлен не то ящиками, не то сундуками, а пространство под столом занимали какие-то тряпки, подушки, одежда и тому подобное. Не было видно ни одной щели — ни сверху, ни снизу стола. Первым пришёл в себя Сомов:

— Семёнов, Дягилев — займитесь ранеными, — он кивнул на дверь, образовавшую с лицевой частью шахты лифта этакий интимный шалашик. Из шалашика неслись сдавленные матерки. — Остальные, все вместе — взяли! — и он первым навалился на край бильярда, пытаясь втолкнуть его в квартиру.

Навалились и остальные. Пыхтел майор с бойцами около трёх-четырёх секунд, после чего стало ясно — стол сделан крепко. И так же крепко (если не крепче) закреплён в проходе. Самым страшным в данной ситуации было то, что ребята, атакующие квартиру через окна, уже должны были оказаться внутри. Сейчас в квартире, возможно, происходит короткая, но от этого не менее опасная схватка с оголтелым убийцей, которому нечего терять. А он — их командир, друг, да и просто не лишняя в данной ситуации боевая единица, бестолково топчется у забаррикадированной двери.

«Нет, но когда он всё-таки успел так приготовиться? — спросил майор сам себя, имея в виду убийцу. И сам же ответил: — Да как же ему было не приготовиться, когда эти гребаные „штабисты“ непонятно из-за чего штурм на полтора часа отложили? За это время Измаил в квартире построить можно! А он не растерялся, да и построил. Тёртый, видимо, волчара, матёрый!»

Сомов не удержался и, длинно выматерив всё начальство, «руководившее» сегодняшней операцией, в бессильной ярости изо всех сил ударил ногой по столу. Стол недовольно загудел.

— Тихо, командир, не психуй! — он ощутил на своём плече руку и, обернувшись, увидел Диму-Маленького, одного из двух сержантов-тёзок. — Через окна тоже не вошли, кажется… Мы бы «Зарю» точно услышали!

Чёрт, и как он сам не подумал! Светошумовые шоковые гранаты «Заря» потому так и назывались, что травмировали одновременно и слух, и зрение атакуемого. Ну конечно! Они бы услышали грохот «Зари», даже если бы здесь по-прежнему стояла дверь. Но почему они ничего не слышали? И тут у майора Сомова словно пелена упала с глаз. Как он мог об этом сразу не подумать! Ещё размышляя над тем, как лучше провести операцию, он с удовлетворением отметил, что во всей этой немаленькой квартире нет ни одного зарешечённого окошка. Ни одного! Решёток не было даже на балконах. А ведь, учитывая образ жизни хозяина квартиры, это, по крайней мере, странно. Да и ценности здесь водятся, судя всё по тому же антикварному бильярду — будь он трижды неладен! — немалые. Дверь — банковская, а окна — без решёток. Что это означает? Правильно — бронестекло. Сейчас такое кто угодно заказать может, были бы деньги. Ему ещё в бинокль не понравился отблеск стекла — как будто оно толще, чем стёкла соседей. Хотя почему «как будто» — оно и есть толще.

Сомов включил рацию.

— Двойка, двойка! Вы ещё снаружи? — спросил он, волнуясь. — Все живы? Чирков ногу сломал? Ну, нога это ерунда, главное, чтоб голову не сломал! Тогда всем на исходную, мы сейчас к вам поднимемся, — выдохнул он облегчённо. — Пошли на восьмой, подумаем, что делать. Гатауллин, останешься здесь, глаз с двери… гм… со стола не сводить! Если наш друг выползти решит — прикладом ему по ноздрям!

«Думать надо, думать надо, Сомов! — ругал себя последними словами майор, пока они поднимались на восьмой этаж. — А потом уже лезть, куда не следует. А то устроил, понимаешь, „штурм унд дранг“, блин! Ладно хоть ребят не положил, а то с тебя станется, полководец хренов! Но бандюга-то каков, а? Тёртый калач, по всему видно… Не зря я его боялся. Ну что ж, тем приятней будет его взять!»

Майор Сомов любил брать преступников по возможности сам. И чаще всего фортуна была в этом отношении к нему благосклонна. Поднимаясь по лестнице, майор ещё не знал, что скоро ему представится редчайшая возможность — увидеть филейную часть этой непостоянной дамы собственными глазами…

Фёдор тяжело дышал и обливался по́том. Уже полчаса он таскал на голове тяжеленный гипсовый бюст какого-то композитора, а снайпер всё не стрелял.

«А может, нет никакого снайпера? — устало спросил сам себя Фёдор. И сам же себе строго ответил: — Есть. Милиции без снайперов не бывает!»

И Сивцов продолжал, хромая на обе ноги и покачиваясь под тяжестью гипсовой болванки, самоотверженно прогуливаться перед окнами.