Они поднялись в квартиру, Анна зажгла свет, притушила его диммером, а Виктор, как обычно, уселся за барную стойку с сигаретой.

– Мы что выпьем, шампанского или виски?

– Ничего.

Это было так же ясно, как розы в их первый раз. Но она не хотела еще сдаваться. Она поцеловала его.

– Ты не хочешь выпить, не хочешь меня поцеловать. Ты как будто меня разлюбил.

– Ты знаешь… – он помедлил, – боюсь, что так и есть.

«Слово сказано, кувшин разбит». Анна чувствовала странное спокойствие, и ей только хотелось доиграть эту мизансцену до конца. Она налила себе виски и села за стойку напротив него, лицом к окну. Посмотрела в окно, потом на Виктора, прямо ему в глаза с улыбкой и неверием:

– Я не поняла тебя.

– Я сказал, что не люблю тебя, что мы не поженимся и не будем вместе, о чём мечтали три года.

Анна понимала, что это сказано под дулом пистолета, который она навела на него две недели назад. Она улыбалась тому, как, в сущности, всё незатейливо. Смотрела в окно и улыбалась тому, что он всё еще рядом с ней, и вспоминала день за днем все три года…

Виктор чувствовал себя кошмарно. Он готовился к слезам, упрекам, даже к истерике. Анна улыбалась, это казалось безумным, а он себе казался скотом. Эта женщина так и останется загадкой. Он не мог молчать и стал произносить слова, которые говорить не собирался:

– Моя хорошая, прости меня. Я плохо к тебе относился в последнее время. Ты всё терпела, и я знал, что ты всегда будешь довольствоваться тем, что я могу тебе дать. Но я ничего уже больше не могу тебе дать. Прости меня за это.

Анна молчала и смотрела на него с еще большим неверием, с невозможностью поверить в то, что он говорит. Всё еще продолжая улыбаться с сожалением. Виктор встал, обогнул барную стойку, подошел к Анне со спины, чтобы не видеть ее глаз, обнял, стал гладить по волосам. Она застыла, не отстраняясь и не делая движения навстречу.

– Виктор, мне так тебя жаль. У меня сердце разрывается от боли за тебя. Что ты делаешь со своей жизнью? Ты раз в жизни нашел, что искал, и испугался просто поднять это с земли. Я не знаю, как тебе помочь. Я хочу, но не знаю как.

Это было уже за пределами того, что он мог вынести. Она скорбела о разрушенной жизни. Его жизни, а не своей.

– Я пойду, наверное.

Она сидела, уставившись в окно. Пепел вот-вот должен был упасть с сигареты. Анна улыбалась, глядя на белые крыши Нового Арбата. «Вот оно, белое одиночество». Но он еще был рядом, и она улыбалась этим последним минутам счастья с ним.

Виктор направился к двери. Анна встала, ей было нехорошо, подступила тошнота, закружилась голова. Но надо было держать себя в руках. Она добрела до софы. Виктор еще раз взглянул на нее, взял дубленку и тихо прикрыл за собой дверь. Анна вцепилась в софу и потеряла сознание.

Через полчаса, придя в себя, она подумала, как было бы хорошо пролежать в обмороке сутки. Или лучше месяц. Чтобы не чувствовать боли. Она набрала номер Жени – автоответчик. Потом Лильку:

– Он ушел от меня, – прорыдала она в трубку.

Но Лилька принимала гостей на даче, и они уже выпили, а на улице гололед.

Через полчаса приехала Наташа с дочерью. Анна опять сидела на барном стуле и пила виски. Они проговорили до ночи, а Анна все смотрела в окно. Наташа осталась ночевать, а дочь уехала.

Наташа заставила Анну раздеться: та все еще была в наряде для самолетов – белоснежном топе, красном свитере Burberry и джинсах, заправленных в узенькие сапоги Chanel. Наташа натянула на Анну пижаму, затолкала в нее две таблетки транквилизаторов и погасила в спальне свет. Она прилегла на диван в гостевой спальне и всю ночь вставала к Анне, которая то и дело кричала.

На следующее утро к Анне приехала Таня и пробыла у нее весь день. Было воскресенье. Анна чувствовала вокруг только холодное море боли. За воскресеньем пришел понедельник, и надо было идти на работу.

Это был день святого Валентина, как нельзя кстати. Андрей, ее добрый приятель, позвонил и пригласил в ресторан.

– А ты что, не пойдешь с Олей? – спросила она.

– Я тебе сегодня нужней, чем Оле.

За ужином Анна говорила без умолку. Ей хотелось выплеснуть всю боль, казалось, что, если она произнесет тысячу раз, как ей больно, боль отойдет.

Во вторник она не смогла пойти на работу. Приехал Павел, личный врач, заставил ее что-то приготовить. Они вместе поели.

Две недели то чуть отпускало, то снова скручивало. Она знала наверняка только две вещи. Первое, что больше не может жить, и второе, что не может убить себя. И ничего в промежутке. Это было странно – неужели действительно ничего между этими двумя опциями не существует? Анна думала об этом часами. «Как, в сущности, в мире мало выбора! А где же безграничность мира? Вот только две возможности: либо жить, либо не жить. И обе – мнимые сущности».

Она ослабела, стала кашлять, и почему-то всё время болел живот, как будто там сидела пуля. Бродила целыми днями по пентхаусу в пижаме и свитере. Смотрела в окно. Девчонки приезжали каждый день, пытались кормить, привозили фильмы. Она ела, не прекословя им, смотрела с ними кино, смеялась.

Каждое утро, просыпаясь в спальне и глядя на лепной карниз за окном, на голубей на балконе, она не могла понять, что делать дальше. Так прошел месяц, потом стало легче, она начала ходить на работу, снова проводить совещания, рассказывала про страшный вирусный грипп, сваливший ее. Стала снова посещать салон, причесываться и делать маникюр. Она верила, что все проходит, что она справилась, и была горда этим.

Филипп повез ее в горы. Он прекрасно понимал, что произошло, и, если она хотела об этом говорить, он ее слушал. А если нет – просто катались. Они достигли известного мастерства за эту поездку: катались исключительно off-piste. Летали по ледяным вертикалям – там только одно такое место. Однажды Анна упала в реку и ушиблась головой о камень. Хорошо, что была в шлеме. Филипп вытащил ее всю мокрую, они смеялись, что все обошлось. Они вместе снова и снова бросались вниз с горы, Анна всё раздвигала границы и с каждым днем каталась всё рискованней. Она чувствовала, как к ней возвращается разум.

Через два месяца Анна получила предложение работать в Лондоне. Это было спасением. Не только от Виктора. Ее босс занялся вливанием в банк «свежей крови». «Свежая кровь» была невежественной и провинциально настырной. Атмосфера в банке менялась с каждым днем. По совокупности… Анна приняла новое предложение не колеблясь.

Ее прощальная вечеринка прошла с успехом. Пришли все, и было весело. Анна сидела с разбитым сердцем и видела, что жизнь сломана. Почему? Она никогда не была близка с коллегами, чтобы грустить о разлуке с ними, у нее были все причины уехать из Москвы. Впереди маячили новые задачи, новые вершины, которые предстояло покорять. Она будет ближе к сыну – всего семь часов лёта. Почему ей так грустно? Она плакала всю ночь после своей вечеринки. Она плакала в аэропорту, куда внезапно приехали – с мужьями и детьми – обе ее помощницы, и Филипп всех поил шампанским. Она плакала всю первую неделю в Лондоне, пока понемногу не втянулась в работу. Она всё еще была очень больна.