— Ее горничных, поваров, шоферов… — продолжила я.

— Но гвоздем программы, — Илья не обратил на моислова никакого внимания, — будет интервью с самой Дианой..

— И дива захочет со мной говорить? — не удержаласья от издевки.

— Захочет, можешь не сомневаться. Ну что?

— Нет слов. По крайней мере приличных.

— Так ты согласна? — Илья с радостным сомнениемвоззрился на меня. — Согласна?

— Согласна, черт с тобой, куда же мне деваться. Нотолько с одним условием.

— Хоть с тысячей. — Илья вскочил со стула и,радостно потирая руки, пробежался по кабинету, пиная на ходу пустую банкуиз-под пива «Балтика № 9».

— Ты не понял, Илья, — попробовала я умерить егорадость. — У меня действительно есть условие.

— Какое? — Пошехонцев немедленно придал физиономииподобие серьезного внимания.

— После статей об этой… — ну, сам понимаешь — я хочунаписать материал, но только о ком или о чем сама захочу, безо всякихпредварительных советов с тобой. И ты эту статью примешь. Примешь, — ясделала выразительный жест, — безо всяких кривляний и ссылок на то, чтоэто не пойдет.

— А о чем будет статья?

— Пока не знаю. Но только на этих условиях я согласнаписать о модели. Ты понял?

— Понял. Знаешь, Леда, — он снова протиснулся засвой стол, — твои требования не так уж и непомерны, — он задумчивопосмотрел на меня, — Материал у тебя всегда интересный, поэтому с моегоблагословения пиши о чем хочешь. Но после того, как выйдут статьи о Диане.Когда будет готово интервью с ней, причем приличное.

— Вот в этом, Илюшенька, можешь не сомневаться. Плохописать — себя не уважать.

— Договорились. У меня все. Если никаких вопросовбольше нет, то позови мне, пожалуйста, Лилию.

Пошехонцев сделал вид, что снова занялся разглядываниемкрасоток в журнальчике, а я направилась к двери.

Перерыв на обед разогнал моих коллег, никто не стучал поклавиатуре, стало тише. Журналисты разбрелись кто в буфет, кто в курилку.Некоторые образовали группы и пили кофе. Компания из четырех человек в уголкемирно, по-домашнему, перебрасывалась в картишки. Ничего удивительного, каждыйиспользует свой законный перерыв, как ему больше нравится.

— Как успехи? — спросил меня вечно шмыгающий носомКирилл Волоснов, поднимая голову от толстой растрепанной книги.

— В смысле? — Я приостановилась.

— Как Илья отреагировал на твой материал? —Кирилла ничуть не смутил мой недовольный тон.

— Как муж, с которым живешь уже давно.

— То есть?

— Когда предлагаешь одно и то же, оно приедается,хочется молодого, упругого и умелого тела на все согласной путаны.

— Леда, ты чего? — Кирилл с искренним недоумениемуставился на меня, даже носом шмыгать перестал.

— Ничего. Наш главный в восторге от моих материалов, нотеперь он хочет, чтобы я писала о моделях.

— О каких это? — тут же встрял СеменГузько. — Модели — это же клево!

— Для тебя, Семен, не сомневаюсь, что клево. Дажесуперклево. Вот только вся эта публика не для меня.

— Не вынесла, значит, душа эстета… — гнусовато произнесГузько. — А чем они тебе так не нравятся? Балдежные ведь девочки.

— Семен, — меня прорвало, — ты можешь писатьо них сколько тебе влезет, ты можешь исходить слюной или облизывать ихглянцевые портреты с ног до головы, ты можешь даже мастурбировать, глядя на ихфото, закрывшись в сортире, но я-то здесь ни при чем, меня их прелести не возбуждают!

— Ладно тебе, Леда, успокойся. — Гузько,неравнодушный ко всякого рода женским прелестям, поутих. — Ничего ведьстрашного.

— Точно, — тут же поддержал его Волоснов. —Сделаешь статейку, ну две, и пиши потом о композиторах и балетмейстерах.

— Балетмейстерах? — Я посмотрела на Кирилла.

— Ага, — радостно закивал он, обнажая в улыбкенеровные желтые зубы. — Тут в твое отсутствие Михайловский звонил, застатью благодарил, на ужин звал.

— Треплешься? — Я начала понемногу успокаиваться.

— А вот и нет, — возмутился Волоснов, вытирая подносом и призывая в свидетели подходящих коллег. — Все свидетели, что этоттанцор-мен тебе звонил, рассыпался в благодарностях, приглашал сходитькое-куда. Очень жалел, что тебя нет, просил позвонить ему, когда появишься.

Коллеги, слушая разглагольствования Кирилла, согласно кивалиголовами.

У руководителя Санкт-Петербургского мужского балета ВалерияМихайловского я брала интервью полтора месяца назад. Статья только успелапоявиться, как балет отправился на гастроли во Франкфурт. А сейчас, стало быть,вернулся.

— Вернулись, — откликнулся на мой телепатическийпозыв Кирилл, — и пробудут в городе почти всю осень. В конце месяца хотятпредставить публике новую программу.

— Позвони, — встрял Гузько, — пообщайся с интеллигенцией,заодно спросишь о творческих планах.

— Ладно, — сдалась я, — позвоню, вот тольконайду телефон.

— А чего искать, — подскочил Волоснов. — Онмне продиктовал, я записал, так что звони на здоровье.

И Кирилл протянул мне бумажку с нацарапанным на нейтелефоном.

— А я слышала, — не утерпела и Лилька, котораятоже подошла, но не успела еще вставить ни слова, — что все балетоманы —педики.

— Балетоманы — это те, кто любит балет, Лилька. Асексуальные предпочтения кого бы то ни было мне совершенно безразличны.Михайловский интересный человек и интересный собеседник. Не гнушается нами,журналистами, хотя, может, и зря. За клевету сейчас ведь и привлечь можно.

— Ладно тебе, — Лилька смутилась, — я простотак. Сказать уж ничего нельзя.

— Это он просто на тебя глаз положил, Леда, —пристроив кривоватый палец ко лбу, произнес Гузько. — Другого кого простопослал бы подальше.

— Мне было интересно говорить с ним обискусстве, — не дала я Семену сбить себя с толку.

— Да, сексуальную сферу ты, как дама деликатная,оставила в стороне, — с ядовитым придыханием выдавила Лилька.

— Конечно, — скромненько, ответила я. — А воткое-кто сексуальную сторону жизни считает настолько важной, что аж ширинкураспирает. И все аспекты этой сферы не прочь обсудить кое с кем. — Явыразительно посмотрела на Лильку.

— Ты это о чем? — вытаращилась та. — Нетемни.

— Да куда уж яснее. Порыв, наверное, творческий обуялнашего главного. Он хочет быстро все обсудить с тобой, вероятно, именно этусамую пресловутую сексуальную сферу. — Стоящие кругом заржали, а Лилька,бросив на меня уничтожающий взгляд, поспешила к Илье.