— Прямо даже не верится! — охнула сухонькая старушка в замысловатом парике.

Вересаев перестал рассматривать остатки шампанского на дне бокала, вскинул на старушку ясные карие глаза и проникновенно произнес:

— Я, вот так же, как и вы, любезная Марья Николаевна, сперва не поверил. Что, говорю, ваше сиятельство, за чушь? Как маг Тадеуш может повлиять на госпожу Лукьянову и вызвать в ней желание расстаться с жизнью? А князь мне в ответ — изволь, друг Вересаев, взглянуть! И показывает карту из колоды Таро. Я присмотрелся — вроде все как обычно, карта как карта, именуемая «висельник». У меня, знаете ли, супруга эзотерикой интересуется, поэтому я в этом деле немного смыслю. Как известно, карта эта — знак насильственной смерти, в оккультном значении символ жертвы. И всего-то и надо, говорит мне князь, преподнести какую-нибудь безделицу, в которую запрятать эту карту, моей обожаемой мучительнице, и все, конец моим страданиям, смерть заберет Лизавету, и я ни с кем больше не стану делить мою богиню.

Вересаев сделал честное лицо и, прижав ладонь к бархатной груди, проговорил:

— Клянусь всевышним, князь так и сказал.

— И вот, пожалуйста, — закивала париком старуха. — Елизавета Никифоровна сегодня отошла.

— Да-да, я тоже о подобном слышала! — подхватила декольтированная дама. — В четверг я посещала спиритический сеанс, баронесса Софья Аркадьевна выступала медиумом…

— Всем хорошо известно, что Софья Аркадьевна — непревзойденный медиум! — проявила осведомленность дама в парике. — Дух Наполеона является только к ней! Даже из дворца за ней присылают.

— Так вот, Софья Аркадьевна вызывала Клеопатру, и царица Египта предрекла в следующем году массовые трагические смерти от несчастных случаев.

— Может быть, она имела в виду войну? — со значением улыбнулся военный. — Поверьте, мон шер, чтобы сделать подобное предсказание, вовсе не надо быть медиумом. Ведь попадание пули в голову некоторым образом тоже несчастный случай, влекущий за собой трагическую смерть.

— Надо же, я как-то об этом не подумала… Получается, что война в этом году еще не кончится?

— Ну это всего лишь мои предположения. — Военный дернул плечом и иронично продолжил: — Вы знаете что? В другой раз, как только вызовите Клеопатру, сразу ставьте вопрос ребром — так, мол, и так, говори, когда ожидать окончания войны? А не скажет — сразу же поезжайте к магу Тадеушу, карту «висельник» на негодницу заговаривать!

Словно накипь на бульоне, в бурлящей противоречиями стране стали всплывать всевозможные кудесники и маги, спириты и ясновидящие. Уставшие от неопределенности обыватели жаждали чуда, и ловкие дельцы от психологии с готовностью этим пользовались. Хотя некоторые из них определенно обладали неоспоримыми способностями чудотворцев. Как тот же самый маг Тадеуш.

Потрясенный, Влас смотрел перед собой остановившимся взглядом и видел медленно кружащуюся в воздухе карту, планирующую в грязь из разорванной сумочки покойницы. Был ли это «висельник»? Этого Воскобойников с уверенностью утверждать не мог. Власа вернул к реальности пронзительный голос Раисы Киевны, с вызовом крикнувшей, перекрывая монотонно бубнящую многоголосицу беседующих:

— Послушайте, Бессонов! Я пришла бросить девственность к вашим ногам!

Влас обернулся и обмер. В помещении повисла тишина, отдаленные звуки граммофона ее почти не нарушали, было слышно, как нервно хрустит суставами пальцев застывшая перед Бессоновым Раиса. Покраснев и слившись с платьем, она стояла в цветнике хорошеньких мордашек окружающих ее девушек и, словно на эшафоте, ждала либо казни, либо амнистии.

Перестав напевать поэзы, Бессонов точно очнулся ото сна и взирал на дарительницу с брезгливым интересом, как на экзотическое животное или невиданную ранее вещь, предназначения которой он не знает. Десятки глаз были устремлены на сгорающую от стыда девушку, а Бессонов все никак не реагировал на ее пронзительную откровенность, продолжая безучастно рассматривать Раису словно сквозь пистолетный прицел.

Влас уже хотел нарушить затянувшуюся паузу и увести поставившую себя в неловкое положение приятельницу подальше от позора, но поэт вдруг шагнул к Симанюк, грубо схватил ее за руку и рывком увлек в дальний конец квартиры, туда, где скрипки томно и страстно выводили невероятно популярный и дико неприличный танец танго.

Все разом заговорили, каждый делился своими соображениями с окружающими.

— Фи, как грубо! — переглядывались поклонницы Бессонова, самым очевидным образом завидуя счастливой сопернице.

— Однако смело, — ухмыльнулся Вересаев. И тут же понимающе добавил: — Она же дурнушечка. Что бедной барышне еще остается? Только эпатировать.

На Власа вдруг накатило лютое бешенство, на скулах заходили желваки, и кулаки сжались так, что ногти вонзились в ладони.

— Милостивый государь, — глухо прохрипел он. — Извольте извиниться!

Гаденькая улыбка еще не до конца сползла с лица художника. Затуманенные винными парами ореховые глаза оставались непонимающими.

— Перед кем, позвольте полюбопытствовать? — ухмыльнулся Вересаев.

— Передо мной и этой девушкой! — горячился Влас. — Госпожа Симанюк — моя хорошая знакомая, и я не позволю отпускать в ее адрес подобные замечания!

Вересаев решил обратить все в шутку и, хлопнув Власа по плечу, весело сказал:

— Слушайте, Ган, перестаньте…

Это было уже слишком. Обращение «Ган» стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Влас схватил художника за грудки и с силой тряхнул, выкрикивая в лицо:

— Воскобойников! Моя фамилия Воскобойников!

Дамы испуганно вскрикнули и прижали ладони к губам. Из дальнего конца залы к ним спешила хозяйка.

— Господа, я прошу вас! Господа! — размахивая сложенным веером, умоляюще кричала она.

Власа отпустило, и он, выдохнув, разжал сведенные судорогой пальцы, освобождая полы бархатной куртки неприятеля.

— Черт знает, у вас в фотографическом ателье все Ганы, — оправляя куртку и искоса поглядывая на Воскобойникова, пробурчал Вересаев.

Хозяйка взяла сторону Власа. Она с укором посмотрела на художника и, упрекая, проговорила:

— Семен Валерьянович, если не хотите меня обидеть, извинитесь немедленно! Стыдно не знать племянника Пшемислава Карловича Магельского!

Припертый к стенке, художник мрачно пробурчал:

— Прошу прощения, господин Воскобойников. Видит бог, не хотел вас обидеть. Ни вас, ни вашу знакомую.

При этом смотрел на Власа лютым волком. Изображая любезность, художник протянул Власу руку и, пожимая, склонился к самому его уху, прошептав: