и выписать штраф за неуплату, но Ларк сказал мне не переживать об этом. Он позаботится о счете. Он даже добавил к заказу пару Сант и бэби-брауни, которые украшены рождественской елкой и сердечками поверх шоколадной глазури, и сказал: «Я просто надеюсь, что это сделает твой день немного лучше».

Я на секунду делаю паузу, позволяю чувствам свободно захлестнуть меня.

— Я сразу поняла, что любой день, проведенный с Ларком, делает его намного лучше, и что он был тем человеком, без которого мне бы не хотелось жить.

Ларк слегка нажимает большим пальцем на мою руку, чтобы я взглянула на него. Когда мои глаза ловят его, он спрашивает:

— Серьезно?

Потрясенная собственным признанием, я едва смогла кивнуть.

— Оу! — громко воркует Агата, возвращая наше внимание к тому, как она обмахивает свое лицо. — Это так мило!

Это действительно правда.

Не могу поверить, что на самом деле признаю это.

— Твой черед, сынок, — подбадривает Уолтер сквозь крошечный проход. — Тебе тоже лучше сделать это верно, или я предвижу, что кто-то будет спать на диване.

Ларк неловко хихикает, прежде чем откашляться.

— Думаю, я понял это той ночью, когда она случайно заснула на моем диване.

Моя голова кружится в замешательстве.

Его взгляд возвращается к моему, и он продолжает:

— Ты пришла после работы, чтобы посмотреть хоккей, что, знаете ли обычное дело. Принесла огромную сосиску и пиццу с черными оливками. Ты всегда складываешь ломтики, как какой-нибудь анархист…

— Я не хочу, что начинка рассыпалась!

— Ты даже не допила пиво той ночью, просто отрубилась. В полусне упомянула, что последние пару дней в твоей квартире были тяжелыми. Камми снились кошмары, она просыпалась с таким криком, словно Фредди Крюгер преследовал ее, и помогала Пэмми привести ее в чувство, потому что… ну, потому что ты всегда рядом, когда другу нужна помощь.

В моем взгляде сразу расцветает благоговение.

— Ты, в конце концов, просто вырубилась. Твоя голова покоилась на моем плече. Крошечное тело, свернувшееся под одеялом Драконов, которое Спарроу подарил мне на Рождество. На следующее утро я солгал, сказав, что мы просто уснули, но по правде говоря, я остался специально. Мне… понравилось то чувство, которое я испытал, когда засыпал рядом с тобой. Просыпаться рядом с тобой. Просто… быть рядом с тобой. — Его адамово яблоко нырнуло вглубь горла из-за того, что он сглатывает, прежде чем продолжить. — Это просто чувствовалось правильно.

— Ах, — снова встревает Агата, но никто из нас не смотрит на нее.

Я ошеломлена. Почти полная тишина делает меня способной прошептать лишь одно слово:

— Правда?

— Правда, — шепчет Ларк в ответ.

Волнение и недоверие сталкиваются друг с другом, толкая мои губы к его. К сожалению, я опаздываю на доли секунды. Снежинки прерывают то, что могло бы стать нашим вторым поцелуем, о котором мы действительно будем говорить, в отличие от первого, приземлившись в маленьком пространстве между нами.

Он откидывает голову назад и широко улыбается.

— Ты когда-нибудь раньше ловила их языком?

— Нет, — быстро качаю головой я. — Нет. Нет. Нет. Мы всегда сидели дома, когда выпадал снег. Моя мама ненавидит то, что он делает с ее волосами, а отец ненавидит то, что он делает с его костюмами.

— Мальчики ловили снежинки своими языками с тех времен, когда еще были малышами, — говорит Агата, привлекая наше внимание. — Мы их даже этому не учили.

— Нет, — слегка хихикает Уолтер, несмотря на тихий хрип, доносящийся до наших ушей. — Они просто широко открывали свои большие рты, шевеля языками в меру своих способностей и пробовали Рождество на вкус.

— Мы все еще делаем это, — сообщает Ларк, в то же время откидывая голову назад, открывая рот и вытягивая язык, чтобы поймать одну. Как только одна из них приземляется на него, мы снова встречаемся глазами. — Дай шанс.

— О-о-о, — хихикает Агата и хлопает по моему колену. — Ты должна, сахарная сливка. Это глупая и забавная вещь, которую мы все делаем. Смотри.

Она повторяет за сыном всего за несколько секунд до того, как это делает ее муж.

Не желая отличаться, а также из небольшого любопытства, какое «Рождество» на вкус, я следую их примеру. Откинув голову назад, широко открываю рот, позволяя маленьким хлопьям танцевать на кончике языка. Нет никакого особенного вкуса или умопомрачительного аромата, но звуки нашего смеха из-за того, как глупо мы выглядим и чувствуем, приносят настоящее удовольствие.

После долгой, наполненной смехом поездки на санях, мы с Ларком и его рюкзаком проскальзываем в комнату, пока родители идут в свою. Он убеждается, что запер за нами дверь, готовясь к ужасному сценарию — врывающаяся без предупреждения мать, которая видит нас спящими раздельно.

По правде говоря, после того, что мы друг другу сказали, сидя в санях, часть меня надеется на то, что мы разделим кровать этой ночью.

Чувство нервозности пробегает по моему позвоночнику, заставляя тело бессознательно дрожать.

Ларк не пропускает этот момент и не оставляет незамеченным.

— Замерзла?

Боюсь, что правда может стать гораздо более арктической, чем мне кажется.

— Немного.

— Должно быть, это из-за паркета на полу, — заявляет он, в то же время подходя ближе, из-за чего мне становится труднее дышать. — Они точно не помогают.

— Нет… они… эм… не помогают.

— Хочешь я согрею тебя?

Не уверенная в том, что именно он имеет в виду или намекает точно на то, что я от него хочу, продолжаю стоять на месте и позволяю надежде расцвести в моем взгляде.

— Что предлагаешь? Горячий шоколад? Бурбон? Брен…

Губы Ларка обрушиваются на мои с большей страстью, чем в прошлый раз. Вчерашний был вызван любопытством. Осторожностью. Поцелуй же, который мы разделяем сегодня, наполнен точной уверенностью. Целью. Громкий всхлип, вырвавшийся на свободу с моих губ, побуждает его грубо притянуть меня ближе, поднять за задницу и без особых усилий кинуть меня на кровать. Он быстро накрывает меня собой, прежде чем я успеваю вздохнуть. Наши языки, руки и ноги сплетаются, будто жаждущие этого самого момента. Знаменитая мелодия Кэлли Кларксон грозит эхом отозваться в моей голове. Однако быстрое движение Ларка, который дергает мою одежду, стирает все остальное.

Невозможно остановить снежный ком, настигший нас. Он срывает своими руками одну вещь, за которой следует другая. Его отчаянная решимость напоминает упорство ребенка, который не может сосредоточиться ни на чем, кроме как развернуть тот подарок — самый желанный на свете. Я скидываю одежду, закрывающую мой взор, зная, настолько часто мечтала об этом, что кажется даже не здоровым. Мы отрываем рты друг от друга лишь для того, чтобы раздеться, и, как только