Валик нехотя, вяло поднялся, словно ему предлагали некую невидаль. Подумаешь, льдины! Он что, все эти недели только тем и занимался, что напропалую сидел в своей рубке, рисуя обнажённых барышень, никогда не выходя на свет божий? Ледовых полей не видел? А что тогда делал атомоход, как не круша их под собой?

- И девочку нашу прихвати с собой, - подтолкнул его Кузьмич.

Лиля вскочила более решительно, нежели её товарищ. Характерная черта чисто женского любопытства не преминула вырваться наружу.

- Пойдём! – потащила она упирающегося Валика. – Чего стоишь, как столб соляной среди пустыни? Глянь на лица, окружающие нас. Вот-вот готовы лопнуть от смеха, наблюдая за твоим неверием.

Отдав Муську Васильчикову, девушка потащила радиста к правому борту, сразу за блоком антенны.

А когда оба подошли к разделительному лееру, прильнули к борту и свесились, ожидая увидеть всё те же бескрайние поля белых льдин, едва не лишились голоса.

Прямо под ними расстилалось сплошное спокойное полотно чистой воды, простиравшееся от горизонта до горизонта.

- Ох! – только и вырвалось у Лили.

Валик внезапно изменился в лице.

- Но… п-по-звольте! – непонимающе уставился он перед собой, обводя ошарашенным взглядом чистое, безо льда бесконечно тихое море. – Эт… это что? – запнулся он.

Сзади, за их спинами послышался взрыв хохота. Смеялись все. Смеялся Васильчиков, хохотал Толик, усмехался Кузьмич, даже хмурый Брянцев сдерживал в себе улыбку. Не смеялся только Рябышев, по-прежнему оставаясь печальным и поникшим, чувствуя за собой вину свалившейся на них трагедии. Даже Муська, казалось, насмехалась исподтишка над Валиком, топорща усы и задрав хвост в руках матроса. И хоть смех и напоминал, скорее выброс нервных эмоций, всё же это был первый весёлый звук, раздавшийся на корабле со времени проведения неудачного эксперимента.

- Я не… - икнул Валик, - я не понял. Эт… это что ещё за хрень?

Он уставился на всех присутствующих глуповатым взглядом.

– А льдины где? Где айсберги? Где полярное наше незаходящее в эту пору солнце? Где груды льда под днищем ледокола, едрит его в печёнку? – Последние слова он выпалил едва ли не скороговоркой.

Лиля обводила взглядом чистый сплошной горизонт. Дул тихий слабый ветер, и в полнейшей тишине светило тёплое, не по-арктически, солнце, отражаясь в морских водах полнейшего штиля. Ледокол просто стоял посреди чистейшей, безо льда воды.

- Так это… - едва не пискнул от потрясения Валик. – Это не море Лаптевых? Не Северо-Ледовитый океан?

- Нет, - толкнул его в бок Толик-лаборант, подавая из-за спины бинокль. – Взгляни, Фома ты наш неверующий. Знаешь, как в анекдоте? У художника спрашивает один неверующий: «Это вы нарисовали картину? Да, - отвечает тот. – А почему у вас Бог в валенках нарисован? Где вы видели Бога в валенках? –Художник рассмеялся: - А где вы видели Бога БЕЗ валенок»? – Толик хохотнул. – Так и ты.

Лиля прыснула. Ей тоже подали бинокль. Когда они навели окуляры на что-то движущееся в ленивых прозрачных волнах, оба едва не схватились за руки от изумления. Вдалеке, резвясь и выпрыгивая из воды, играючи проносились туда-сюда несколько морских созданий, при виде которых у радиста отвисла челюсть. Над головой в чистом без облаков небе порхали чайки.

Толик тихо толкнул в бок Васильчикова:

- Сейчас начнётся. Вопросам не будет конца.

- Ну, ты же знаешь нашего Валика, - тем же шепотом откликнулся тот. – В каждой чёрной дыре найдётся человек, ищущий выключатель. Наш радист как раз из той породы.

- Де… - дель… - Валик поперхнулся, проглатывая в горле комок величиной с воздушный шар. - Де… дельфины, - наконец выдавил он. Ещё секунда, и бедный радист сполз спиной по внутренней обшивке борта. – Де-льфи-ны, - протянул он зачарованно. – Здесь? В Ледовитом океане?

Теперь хохоту не было предела. Валентин сидел на палубе, прислонившись спиной к лееру, и снизу смотрел на смеющихся товарищей. Истерические нотки смеха постепенно уступили настоящему приступу веселья, как бывает всегда, когда пережив крупную неприятность, организм требует немедленной встряски.

- Да нет же, - повторил Толик. – Мы уже не в Северных широтах.

- А где? – пролепетал Валик, пытаясь подняться на негнущихся дрожащих ногах. – Где, в беса вашу душу?

Внезапно смех стих, и все одним разом обернулись к академику.

Казалось, застыл сам воздух. Воцарилась тишина. Только крик чаек, да всплески воды за бортом слышались в этом звенящем безмолвии.

Академик Рябышев протёр очки, уныло обвёл всех взглядом, поник ещё больше, и с расстановкой, будто глотая слова, ответил:

- Не знаю, друг мой. НЕ ЗНА-Ю.

Свечение давно прекратилось. Все смотрели на Степана Михайловича с какой-то затаённой надеждой. Судно по-прежнему не подавало никаких признаков жизни.

Вдруг что-то изменилось в окружающем пространстве.

Что-то едва зыбкое и эфемерное, похожее на прозрачную вуаль, внезапно накрыло весь корабль, впитывая в себя огромный ледокол, словно губка воду. Поглощая судно целиком с оставшимся экипажем, эта эфемерная субстанция, возникшая из потустороннего измерения, обволокла их каким-то бесформенным коконом, растворила в себе и исчезла прочь, оставив в реальной природе Арктики едва заметный след. След этот, оставшийся после прохождения атомохода по ледяным полям моря Лаптевых, тянулся от побережья Новосибирских островов по направлению к котловине Амундсена, так и не достигнув её из-за неудавшегося эксперимента. Но и этот след крошащихся под ледоколом льдин вскоре замёрз, покрылся льдом и растворился в унылом пейзаже сплошной белой пустыни.

Атомоход Северной дислокации отдела метеорологии, приписанный к порту Тикси, исчез бесследно. Вместе с исчезнувшим прозрачным коконом в небе полярной Арктики промелькнула непонятная тень с перепончатыми треугольными крыльями и непомерно длинным клювом. Тень тотчас растворилась вслед за эфемерной вуалью чужеродного пространства.

Это был птеродактиль.

А между тем, в совершенно ином измерении…

Глава 2

1976 год.

Море Лаптевых близ Новосибирских островов.

10 часов 03 минуты по местному часовому поясу.

Кабина вертолёта Северной дислокации отдела метеорологии.

Свистел и выл весь воздух целиком. Турбулентные потоки