– Так вот, Рэми, ты явно вписываешься в эту безумную компанию.

С трудом отвлекшись от своих фантазий, Рэми вяло удивилась:

– Я? Едва ли.

Ей, положительно, казалось, что на фоне марианцев в плане интриг она сущее дитя, неспособное даже верхние смыслы считывать, куда уж там – садиться играть с такими гроссмейстерами!

– Да, ты, – довольно кивнула Тунь, щёлкая очередной орешек и отправляя скорлупку куда-то в одну из колон, которые, несмотря на отсутствие потолка, были на своём месте. – Такая наивная и горячая жажда справедливости! Да это же убойное оружие, – покачала она головой, словно недовольная тем, что арсенал А-Ларресов пополнился таким неожиданным приобретением. – Ещё и женщина! Да, Рэми, – хмыкнула она, – ты тоже умеешь добиваться своего, пусть и не так, как они.

Они помолчали. Одна пыталась переварить столь неожиданный комплимент, другая продолжала внутри себя цепь своих размышлений.

– Даже не знаю, – с сомнением протянула Тунь, – пошло бы тебе на пользу, если бы ты осознала, в чём твоя сила, и стала бы использовать её осознанно, как, например, делает твой муж. Мне кажется, в тебе именно это странное очарование наивности – самое сильное оружие.

Хмыкнув, Рэми спросила:

– А в Мариане только оружием меряются? Просто дружить нельзя, да? – хлопнула она ресницами.

Тунь рассмеялась, находя в этом переводе темы подтверждение только что озвученного тезиса.

С минуту поизучав лицо принцессы, Тунь, наконец, протянула ей руку со словами:

– Не знаю насчёт дружбы, Ирэмия А-Ларрес, но на союз можешь рассчитывать.

Рэми с готовностью эту руку пожала, чувствуя себя смущённой: она не совсем уловила ход мыслей собеседницы.

Впрочем, в случае с этой леди ход её мыслей обычно никто не улавливал.

– Я поговорю с братом, – резюмировала Тунь, – а ты скажи Эртану, что он был крайне неделикатен сегодня.

С удивлением Рэми переспросила:

– Но почему, Тунь? Я уверена, этот брак можно устроить.

Лицо гордой марианки исказилось.

– Я никогда не приму его! – горько заявила она, резко вставая. – Не после этой истории с Элпи! – проговорила она с таким отчаянием, что Рэми незамедлительно узнала в этом отчаянии свои недавние чувства.

Она именно так же тогда думала о том, что не сможет жить с человеком, для которого политические приоритеты важнее чувств. И ей казалось безнадёжным и невозможным разрешить эту ситуацию, и она ровно таким же тоном говорила с Эртаном.

И этот знакомый, отчаянный тон сказал ей о чувствах Тунь гораздо больше, чем весь предыдущий разговор.

Пока дамы достигали договорённостей, оставшиеся без их присмотра мужчины ссорились.

Едва только за Тунь и Рэми закрылась дверь, как Рассэл подскочил и с гневом, но тихо, прошипел брату:

– Ты что творишь?!

Невозмутимый Эртан изобразил лицом непонимающую невинность и бросил любопытствующий взгляд, словно призывая расшифровать свою мысль.

– Ты в своём уме?! – продолжил тихо бушевать Рассэл, после чего, сложив руки на груди, хмуро разъяснил: – Ты зачем Эсти расстраиваешь?

– Эсти? – с более чем красноречивым намёком переспросил Эртан.

Полным именем хозяйки дома было Эстуни, но все, абсолютно все, сокращали её до звонкого и бойкого Тунь – а родственники так и вообще обладали исключительным правом называть её Тунь-Тунь. Как ни крути, именно такое озорное словечко вполне подходило столь беспокойной особе; ласковое Эсти не шло ей ни капли.

Рассэл смотрел глубже, чем все, и видел то, чего другие не видели.

Намёк в тоне брата его задел; он слегка покраснел и принялся отпираться:

– Эрт, ну вот зачем ты так с нею? Ты же знаешь, что я женюсь на Элпи.

Эртан хлопнул себя ладонью по лбу и застонал.

Слышать имя Элпи в таком контексте было весьма изощрённой пыткой. Но Рассэл, вооружённый многими веками оттачиваемой фамильной дурью, давно закусил удила, и свернуть его с намеченного пути было не проще, чем кого-либо из многочисленных упрямцев-А-Ларресов.

Возможно, А-Ларрес против А-Ларреса здесь и мог бы выстоять, но во всей семье был только один человек, у которого имелись действительно веские аргументы против такого брака. И этот человек, как уже отмечалось, слыл настоящим рыцарем, и, как следствие, предпочитал хранить в тайне ту некрасивую историю, которая случилась когда-то между ним и Элпи.

Эртан находил в высшей степени недопустимым компрометировать даму; да, он ни на грош не уважал Элпи, и даже, пожалуй, презирал её, но рассказывать за её спиной истории такого рода было выше его сил.

Поэтому в подобных ситуациях Эртан молчал и не мог привести ни одного аргумента и объяснить, почему он считает, что идея Рассэла нехороша. Точнее, он всегда пытался, и попытался в этот раз тоже, используя те же слова, что говорились уже десятки раз:

– Но, Рас, она же просто играет с тобой!

Однако упрямо нахмуренный лоб, складка у рта и насупленные брови свидетельствовали, что аргумент так и не был услышан.

– С чего ты это взял? – разумно затребовал обоснований Рассэл и, естественно, их не получил.

Потому что фраза вроде: «Знаешь, брат, твоя возлюбленная тут неудачно пыталась меня совратить, а я не поддался, и она в отместку решила помучить меня, влюбив в себя тебя» – звучала по всем меркам слишком кошмарно и чудовищно.

В очередной раз Эртан вздохнул, признавая, что против женского коварства сражаться бывает крайне сложно, и что из всех его врагов, пожалуй, Элпи А-Верп была самым опасным. Опаснее даже А-Лерси.

Мысль о последних навела его на свежую идею. Внутренне просияв, он скорчил подобающую случаю скорбную мину и словно с трудом, преодолевая себя, заговорил:

– Знаешь, брат, мне больно это тебе говорить…

Рассэл встревожился; тон и необычное развитие много раз проговоренной темы ему не понравились.

– Но когда мы сейчас ездили к А-Лерси… – Эртан продолжал корчить скорбное лицо и выдавливал из себя слова с видимой неохотой: – В общем, судя по всему, Элпи… – он замялся и с ощутимым внутренним сопротивлением раскрыл тайну: – Элпи, ну… влюблена в Рейна.

Лицо Рассэла стало удивлённо-беспомощным; разгладились хмурые складки, руки опустились; странно тонким голосом он переспросил:

– В Рейна? С чего ты взял?

Слегка отвернувшись, Эртан похмурился, подёргал плечом и пояснил:

– Ну, это было очень заметно… и, Рас… – с казалось бы искренним сочувствием снова повернулся он к брату: – Рейн, видимо, отвечает ей взаимностью… их поведение было весьма вольным, по правде сказать.