Вышло иначе, Шардоне был зарезан Беусом. То, что Беус состоял в преступной связи с турецким шпионом, очевидно. Загадкой оставалось, как он пошел на службу к турку и как Кирилл Криух стал Борисом Беусом? Другой вопрос — был ли вовлечен в шпионскую деятельность Лабазнов, который занимался иными неблаговидными делами вроде махинаций с завещаниями и фабрикации несуществующих заговоров? В последнем случае пришли к выводу, что на вражескую разведку Лабазнов не работал, за что, собственно, и был отравлен Беусом-Криухом, почувствовавшим «паленое» и решившим бежать.

Для раскрытия личности Беуса опять пришлось обращаться к помощи графа Воронцова. На что «милорд», признаться, несколько вспылил, сказав, что как-то можно было бы продумать, собрав все просьбы разом, а не понуждать его к написанию деловых писем Бенкендорфу с такой частотой и регулярностью. Наш «синклит» поклялся, что это последняя такая просьба.

После того канцелярия Третьего отделения прислала из Санкт-Петербурга выписку из дел, подробно показывающую появление в корпусе жандармов поручика Беуса. Это было соотнесено с материалами из Министерства внутренних дел по поводу знаменитого оконного вора Криуха. И эти две пачки документов сошлись друг с другом, одно стало продолжением другого, ну как Дици иногда становится продолжением Жако. При этом российская полиция о мастерстве Криуха в подлоге векселей, почерков не знала. (Это, кстати, довольно редкое сочетание преступных специальностей — у «оконника» должны быть сильные, цепкие руки, что слабо ассоциируется с «бумажной душонкой». Но, может быть, именно твердая рука помогала Беуса столь успешно подделывать чужой почерк.)

Получалось так, что Лабазнов познакомился с Криухом во время инспекционной поездки на Кавказ. Харитону Васильевичу как раз очень нужен был человек с твердой рукой. Должно быть, он подцепил Криуха на какой-то афере и предложил ему не сидеть в тюрьме, не идти на каторгу, но полностью поменять жизнь, перейдя на невысокую, однако всё же офицерскую жандармскую должность. Взамен требовалось лишь одно: полное послушание Лабазнову, реализация его «гениальных» идей. Там же, на Кавказе, в условиях непрерывной войны с горцами и сопутствующей неразберихи сделать фальшивые документы новому сотруднику оказалось проще. Так исчез Кирилл Криух и появился Борис Беус. Имена внешне, как будто, совсем не похожие, но ведь и одинаковые — в повторяемости, сочетаемости букв, в особенности первых…

А в начале ноября в Одессу пришло известие с брегов Днестровского озера. Оказалось, что работа с портретами, их рисованием и массовым распечатыванием не была зряшной. Армейский патруль при попытке водной переправки из Овидиополя в Аккерман задержал и обезвредил двух турецких шпионов. Тело одного из них было доставлено в Одессу. Второй же, смертельно раненный, скрылся в пучине Днестровского лимана.

«Доставленным в Одессу» оказалось паучье тело бывшего жандармского поручика, уже начавшее разлагаться. Причиной смерти врачи назвали располосованное горло. Горлис обратился к Достиничу с просьбой, чтобы патруль, вступивший в поединок с двумя вражескими агентами (второй, по-видимому, Брамжогло), написал более подробный рапорт, как проходила стычка, бой и т. п. Однако полковник как раз накануне получил еще один нагоняй от Воронцова, причем из-за Натана (граф сильно обозлился, поняв, что первым среди авторов доклада о короле Варненчике, представленном им императору, стояло имя турецкого шпиона). Ну а Достанич передал начальственное раздражение по цепочке вниз, сказав, что время военное, патруль доложил, что мог доложить. И где теперь именно тот патруль искать, может, он уже на фронте. Последнее было совсем уж странно — какой фронт, когда зима грядет, вот уж заморозки начались? Части, наоборот, возвращаются с Балкан на зимние квартиры и учения.

Чуть позже, остыв, Достанич отдал Горлису на рассмотрение и «соотнесение с имеющимся преступными следами» три предмета. Первый из них был обнаружен рядом с телом Беуса, и это — «якорь». Два других — в кармане его сюртука: отмычка, отдаленно похожая на ту, что имелась у Натана, и щипцы для открывания замков, закрытых на ключ изнутри. Натан в тот же вечер провел все необходимые замеры. Они увенчались полным успехом. Именно заостренные «лапки» воровского «якоря» оставили следы в нижней части подоконника в квартирах Шардоне и Криуха. И как раз найденными щипцами открывали дверь черного хода в доме Абросимова (после замены замков он хранил тот ключ у себя), а также в комнате Иветы.

В целом же выводы рапорта, составленного полковником Достаничем, были таковы. Своевременные и проницательные действия руководства военной полиции Дунайской армии привели к выявлению и разоблачению османской агентуры в Одессе. Операция по ее захвату была спланирована хорошо и точно, но из-за измены, нежданно прокравшийся в одесский штаб жандармерии, была частично сорвана. По каковой причине схватить турецких шпионов вживую не удалось. Однако дальнейшие энергичные действия военной полиции и бдительность армейских патрулей привели к ликвидации обоих вражеских агентов. Итог: никакого урона русской армии от шпионского гнезда в Одессе не нанесено. Гнездо — уничтожено.

Разрываясь между работой с воронцовским архивом и завершающими частями расследования, причем сразу по многим делам, Натан как-то совсем перестал чувствовать биение пульса своей семейной жизни. А тот стал сначала прерывистым, потом нитевидным. И в один вечер, кажется, совсем исчез. Идя домой, Натан только думал о том, что давно не был в театре, не видел Фину в нескольких новых ролях. И вот сегодня же… Ну, в крайнем случае — завтра же нужно будет сходить.

Однако дома его ждал лист бумаги с запиской, для надежности придавленный так нелюбимой Финою тяжелой тростью. Там было:

«Прощай, милый!

Я, пожалуй, всё же перееду на Итальянскую улицу.

Твоя Итальянка».

Со злости Натан пнул ни в чем неповинную тросточку Жако, отчего та влетела в стенку и слегка ее повредила. Да и правая нога после этого начала побаливать.

Сердце свернулось крутым рогаликом и распрямляться не хотело. Это было так неожиданно, так резко… Но и по-своему логично — разве Фина не предупреждала его о возможности такого поступка? Говорила, но он не думал, что это всерьез. Казалось — шутка, не более.

В тот вечер Горлис постарался использовать старый прием — это когда в чем-то плохом ищется (и находится!) нечто хорошее. В сём ему помогало прохладное вино из погреба… Фина ушла — что ж, так тому и быть. Тем лучше! Он свободен. И не стар. Он еще влюбится, и влюбится, и влюбится. Да на него столько женщин заглядывается! Нет, ну не сказать, чтобы прямо все и постоянно. Но многие и нередко… Мудрый Ланжерон сравнивал Фину с академией. Раньше это сравнение ему не нравилось, а теперь казалось приемлемым. Ну да, вот — академию прошел, побыл академиком и может уходить в отставку, меняя направление… Да на него, ежели хотите знать, сама императрица за ужином с интересом смотрела. Правда, этак нервно подергивая головой… И может, не на него, а это у ней просто нервный тик такой? Прости господи и дай ей бог здоровья! Ну, хорошо, ну не царица, но другие дамы точно смотрели. И не только за ужином. И не обязательно на даче Рено. А и вообще…