Но имелось, видимо, и другое, более точное объяснение. Криух намеренно и по заданию Брамжогло сделал столь очевидную ошибку. Чтобы ослабить позиции Лабазнова и иметь пример его противозаконных действий. Возможно, в будущем планировалось этим шантажировать жандармского капитана, склоняя его к шпионской деятельности. (Как и сам Криух попал когда-то в зависимость от Брамжогло.)

Таков расклад целого набора разных дел, связавшихся в один сложный узел. Тоже в чем-то «узел любви». Ведь если внимательно всмотреться в него на манер капитано Галифи — то в центре можно увидеть злосчастного куафёра из Военного форштата и его несчастливую возлюбленную.

* * *

После того поговорили еще о том о сём.

— Так, а що твоя Фіна з будинком, який у спадок, вирішила робити? — хозяйственно спросил Степан.

— Продаст. Но не сейчас, а как война закончится и цены подрастут.

— Коли ж вона скінчиться?.. — задал риторический вопрос Степан.

И достал из стола рисунок, вырванный из какого-то журнала, да протянул приятелю:

— А таке бачив?

Горлис посмотрел на лист. То была злая карикатура на русских. На весь лист — огромная голова турецкого султана, который крепкими зубами прихватил за фалды форменной одежды испуганно убегающего русского императора (на Николая Павловича нисколько не похожего, но Горлис уже знал, что английские шаржисты именно так его рисуют). Царь, чтобы иметь возможность убежать, отрубает саблей эти фалды, в которых, кстати, запутался лист бумаги с надписью Silistria. Кроме того, из-за порванных штанов и зад царский слегка оголился.

— Что это, откуда? — спросил Горлис, невольно оглядываясь, не смотрит ли кто за ними.

— Цензура на пошті изъяла. Да уронила куда-то. А тесть нашел, так мне принес посмотреть.

— А о чем это? — из-за военной цензуры многих подробностей Натан теперь просто не знал.

— В ноябре еще, под Силистрией[89] русские крепко по зубам получили. В Дунае весь обоз утопили, с конями последними. Хто вижив, до Букурешта пішки тікав.

— Да ты что… Быть того не может! А у нас — молчок.

— Може, дуже може. Хлопці мені розказували, лаючись. А в облоге Шумлы[90] — того хуже! Морозы зараз рано началися, в октябре. И как я говорил, одёжу теплую не подвезли, провиант тоже. Люди слабые, голодные, сотнями помирали мерзлые…

— Степко, я… я не знаю, что сказать!

— А ти не кажи, ти слухай… Летом…лихоманка, зимой — мороз. Як не срачка, то пердячка! Ніякого турка не треба. І без нього гинуть. И всё, гаспада, так неожиданно. Кто бы мог подумать!.. Половину війська щонайменше вже там поклали… за ті Босфори.

— И что же дальше будет?

— Дібіча вже поставили головним. А людей йому тепер удвічі більше нагонять. Хлопцы говорят, Дибич[91] такой, он всех положит, но будет идти дальше. Может, и выйдет куда… Но много народу покладут. И очень многих без толку. Просто потому, что не жалко крови нашей!..

— А что там с Гладким? — спросил Натан, чтоб сменить слишком мрачную тему.

Тут Степан вдруг улыбнулся:

— От Гладкий молодцем виявився! Цар хотів його з хлопцями на Кавказ запроторити, як інших наших. А он поехал туда место выбирать. Потом — до царя. «Ой, — говорит, — звыняйте, Ваша величность. Увесь Кавказ объехали — ни одного места для нас с хлопцами не сыскали». Цар такий: «А что ж делать, козаче? Не обратно же вам к турку идти?» Гладкий: «Ах, что вы! Нет, конечно же. Но зато мы на обратном пути прекрасное место узрели на Азове, меж Мариуполем и Бердянском. Мы там встать решили. Будем Войском казацким Азовским!». А це ж наші місця, старі, козацькі! Там колись була Кальміуська паланка.

— И что ж император? — с большим сомнением вопросил Горлис. — Неужто согласился?

— Аякже ж! — расхохотался Степан. — Куди він дінеться?

Горлису трудно было поверить в эту историю. И не только в Степановом изложении, но в принципе. Николай I — человек сильный, властный, неуступчивый. А тут он позволил какому-то казаку настоять на своем решении — вопреки царской воле! Однако…

Но Степко в чем-то прав. Николаю Павловичу, любящему красивую позу и чеканные формулировки, очень хочется остаться в истории русским царем, окончательно укротившим запорожскую вольницу. А то, что сия вольница в оном действии сама им помыкала… Ну, льстецы историки сделают вид, что не заметили этого или недопоняли.

— Отже, я вдоволений за Гладкого. І ще згадав: він казав, ніби якихось задунайців султан перевів до Сілістрії. Так я не вірив. А на це дивлячись, — Степан помахал английской карикатурой, — думаю, може, й правда.

Когда Кочубей после этих слов улыбнулся, Натан не выдержал и возразил:

— Степко! Но ты же вот только что с болью рассказывал, сколько людей погибло из русского войска. Под Шумлой, под Силистрией. И среди них же — казаки ваши тоже… А теперь радуешься одному только предположению, что другие казаки, задунайцы, могли их же под Силистрией положить. Ну как так?

— А так, Танелю, — Кочубей перешел на доверительный шепот: — Ця держава, де ми зараз, не моя держава! Моя держава була — Гетьманат. Хоч великий, хоч менший, та наш, козацький.

— Но если нет этого сейчас, то что, то как?

— Стій, друже! А чи не ти мені книжечку дав оцю — Гердера? Я в німецькій не знаюся. Та Надійка із заходу — трохи в ній кумекає. Вона й переклала сторінки, що ти порадив. От слухай!

Да, быстры Кочубеи. Натан только недавно дал им «Дневники Гердера 1769 года». А тут уж перевод готов. Степан тем временем искал нужный лист.

— Ось! «Я проплив повз Курляндії, Пруссії, Данії, Швеції, Норвегії, Ютландії, Голландії, Шотландії, Англії, Нідерландів до Франції…»

Горлис это место как раз невнимательно прочел. А теперь подумал, что маршрут великого мыслителя похож на его плаванье в 1815 году.

— Так тут багато про Курляндию. А — от про нас! «Який погляд відкриється на всі ці краї з північного заходу, коли їх відвідає Дух культури! Україна стане новою Грецією: прекрасне небо цього народу, весела вдача, музичний хист, родюча земля та інше, колись прокинуться: так із багатьох маленьких диких народів, якими також були колись греки, постане культурна нація, та її межі простягнуться до Чорного моря, а звідти на весь світ». Ну, тут он немного нас недоузнал. Не такие мы уж маленькие и дикие. Но в остальном правильно. И про море наше Черное как, а?! Но важней всего, что он Ukraine от Rußland’а отделяет! Вот не всё знает, а это — очень даже в курсе, что мы — раз-ны-е. И как Греция теперь от османов уходит, так и мы когда-то от Rußland’а рванем. Но не подобно Задунайской Сечи, частями, а все вместе! А потому — до того и для того — нам беречь надо себя, то есть казацкое — в себе. Это самое важное! Понимаешь?