– А я почему‑то все жду слов… ну хоть каких‑то, от тебя. Не предложения, нет. Но от тебя. Вася, я настолько противна тебе, что ты даже не хочешь дать мне капельку надежды?

Ну как он и думал! Подстегнул ли Зинштейн Диану или она просто захотела выяснить отношения?! И время ведь выбрала самое подходящее – накануне решающей операции. Что же ей сказать, чтобы и не обидеть, и не соврать? Не мямлить же о первой любви, которую вдруг встретил здесь. Ни слова нельзя говорить об Акине и тем более о том, кто ее муж.

– Диана, – начал он, стараясь, чтобы в голосе не было отчужденности и холода. – Я даже не знаю, как объяснить… Ты красивая, видная, умная… Мне было хорошо с тобой…

Не то, совсем не то он говорит. И напряженный взгляд девушки это подтверждает. Она ждет других слов. Не таких напыщенных, но честных. Или обманных, но тех, что подарят ей надежду.

Но он не хочет врать. Ей не хочет. Все же она значила и до сих пор значит для него много. Вот только куда девать свои чувства?..

Диана все поняла. Не отчаялась, не пустила слезу. Взяла бокал, сделала небольшой глоток. Свободной рукой тронула его руку.

– Ты не сказал, что идет война и ты не можешь себе позволить любить… Знаешь, мне хотелось бы уехать. Куда‑то далеко… Где нет этой самой войны, не надо ни за кем бегать, ни в кого стрелять, ничего не искать… Где можно просто жить, любить, растить детей… Вася, давай уедем? Ты выйдешь в отставку, я уволюсь, и махнем… в Бразилию! Или в Канаду! Говорят, там климат почти как у нас. И березы растут. Васенька, милый, война еще будет идти долго. Будут гибнуть люди. А я… не хочу больше крови. И смертей не хочу. Хочу свой дом, тепло, семью. Хочу провожать мужа утром и встречать вечером…

Щепкин изумленно посмотрел на нее. Никогда раньше Диана так и о таком не говорила. Ни детей, ни дом не вспоминала. Вообще о супружеской жизни отзывалась с улыбкой, утверждала, что не видит себя в роли почтенной матроны. Что на нее нашло сейчас? Или просто природа взяла свое? Любая женщина, если она нормальная, рано или поздно начинает думать о семье. Пришла пора Дианы?

– Я офицер, я не могу уйти со службы в трудное для Отчизны время! – сказал он. – Это будет предательством.

– Разве простая человеческая жизнь в кругу семьи может быть предательством? Ты не из дворян, даже не запятнаешь пресловутую сословную честь. Хотя сейчас в армии мало дворян. Вася, я прошу тебя, подумай! – девушка умоляюще посмотрела на него. – Ну пойми, сейчас самое время подумать о себе и о потомстве. Сколько еще будут греметь пушки, не знает никто. Мы можем просто не успеть… Я знаю, что небезразлична тебе. Вася, я буду хорошей женой… Ты никогда не пожалеешь, что связал со мной жизнь.

Щепкин вдруг понял, что Диана на грани истерики. Ее горящие глаза, нервно сжатые губы, торопливая речь выдавали внутреннее напряжение. И дело было отнюдь не в признании Зинштейна и не в стремлении начать новую жизнь. Что‑то иное послужило причиной такого признания и предложения. Опытный сотрудник Диана Холодова никогда бы не устроила душевный стриптиз в такой момент. Это было похоже на жест отчаяния. Или на последнюю попытку получить от него нужный ответ.

– Диана, ты сама понимаешь, о чем говоришь? Какая отставка? Какая Канада? Я не хочу никуда уезжать. Что до нас… – Василий постарался смягчить довольно жестокие слова примирительным тоном, но у него не очень выходило. – Я виноват, давал тебе надежду… но…

Диана вдруг вскочила, бросила на Щепкина полный боли взгляд.

– Прости меня, Вася. Я не должна была…

– Диана!

Он попытался взять ее за руку, но девушка вырвала ее и почти побежала к двери. Там остановилась, замерла. Не поворачивая головы, произнесла:

– Прости. Ты не думай, я в порядке. Просто… Дурь нашла! Я в порядке, Вася.

Она вышла, осторожно прикрыв дверь, и торопливо простучала каблуками, уходя прочь.

Щепкин стоял на месте, кляня себя за резкий тон. Нельзя так говорить с девушкой, которая открылась. Нельзя! Но как можно? Он не знал.

Настроение упало. Щепкин попробовал взбодрить себя душем и порцией кофе, но ничего не вышло.

А ночью замучил сон. Он то видел Акину, еще совсем молодой, веселой, как в детстве. Потом вдруг приходила Диана, стояла в проеме какай‑то двери и смотрела на него с укором. Молча. Затем пропадала, оставляя только темный силуэт, который нагонял тревогу.

Дважды Щепкин просыпался, лежал с открытыми глазами, потом с трудом засыпал. И вновь видел Диану и Акину.

А утром его разбудил звонок. Звонил Старшинов и просил срочно подъехать в управление. Зачем, не сказал. Пришлось ехать в самую рань.

Начальник полицейского управления был мрачен и немногословен.

– Тут такое дело, Василий Сергеевич, – начал Старшинов, нервно расхаживая по кабинету. – Проблемы у нас в городе. В «Миллионке» китайцы и корейцы бузят. Патрули несколько джонок с контрабандой перехватили, там опиум был. Из охранного сообщили, что китайцев эсеры вроде как подговорили. Проверяем. Да еще рабочие шумят. Грозят стачкой. Ну, как в Петрограде в феврале. Помнишь?

Щепкин кивнул. Крупнейшую в стране стачку на Путиловском заводе, которая потом перекинулась на судоверфи и дальше, он помнил хорошо. Тогда еще искали германский след в этом деле. Но дальше эсеров не прошли.

– Вот такие дела… – Старшинов кашлянул, развел руками. – Саам понимаешь, в таких условиях каждый человек на счету. Так что я снимаю своих людей. Не до японцев пока. Оставлю трех филеров, толковых. Они присмотрят, если что. Уж извини! Но за город с меня спросят. Даже не с Воеводина.

Старшинов дал понять, что вопрос со снятием наблюдения с консульства он с начальником контрразведки крепости не согласовал. Но тот, видимо, возражать не стал бы.

– Ясно, Владимир Андреевич, – вздохнул Щепкин. – И за троих спасибо.

Ну не телеграфировать же в столицу, чтобы оттуда надавили на полицмейстера! Глупо будет.

– Никаких новостей за ночь и утро нет? – спросил он.

– Японцы этого… Касуми похоронили, – ответил Старшинов, радуясь, что столичный капитан не стал поднимать шум и вызывать Петроград. – Чин по чину, по их обычаям. Больше ничего интересного не было. А недавно два экипажа выехали из консульства в город. Это все. Потом я людей снял. Ежели что – звони. Поможем.

Щепкин кивнул Старшинову и вышел из кабинета.

Плохо дело! Помощь полиции теперь будет только общей. И запоздалой. Ладно, может, и обойдется…

После полицейского управления капитан решил заглянуть в какой‑нибудь ресторан, позавтракать. Утром не успел. Он направил пролетку к «Яму». Знал, что там всегда подают блины и готовят отменное мясо. Правда, мясо с утра тяжеловато, но можно выпить чаю и съесть пару блинов.

Пролетку он оставил на улице, велев возчику ждать его в холле ресторана, а сам двинул к дверям, на ходу осматривая ботинки – не испачкал ли в дорожном месиве. Потом расслышал тихий вздох, поднял голову… и увидел на другой стороне дороги рядом с пролеткой Акину.