проще было думать о других – о тех, кто тоже ранил ее в самое сердце, но не так глубоко, как вероломный возлюбленный. Когда-нибудь потом, не сегодня, когда она сможет произносить его имя без лютого отчаяния, она, возможно, постарается во всем разобраться и если не простить, то хотя бы понять. Но не сейчас, ведь в эти мгновения все ее существо изнемогало от реальной физической боли, пришедшей на смену тяжкому удушью. Казалось, где-то в районе солнечного сплетения в нее вонзили раскаленный нож и медленно поворачивали его в теле, делая эту пытку еще более изуверской.

Со стоном она опустилась на колени и сжалась в комок на коврике возле кровати. Уткнувшись лбом в жесткий ворс ковра, она скулила, как щенок, растирая нестерпимо ноющую грудь. Из глаз ручьем лились слезы, но она и не пыталась их остановить, надеясь, что они хоть немного облегчат страдания, терзавшие ее плоть.

Когда-то отъезд Армана в Англию и молчаливый заговор их друзей основательно пошатнули ее веру в людей – теперь от этой веры не осталось ничего. С этого дня она будет сомневаться во всех и каждом, везде видеть подвох и ожидать предательства. И чем это обернется? Озлобленностью на весь мир и одиночеством? Что ж, достойная расплата за ее наивность, слепоту и нелепую привычку держаться за свои идеалы.

Потеряв счет времени, она сидела, скорчившись на полу, бесконечно повторяя: «За что?» – и не находя ответа. Прошел, может, час, а может, целая вечность. Постепенно боль утихла, но вслед за ней пришло бездумное, бессмысленное оцепенение. Затекшие ноги задеревенели, мокрые от слез волосы лезли в лицо, а глаза горели от надрывных рыданий, но ничего этого она не замечала. Она словно окаменела, застыв в жалкой позе на коленях, по-прежнему желая только одного – умереть. А потом иссяк и слезный поток, и сколько бы она ни старалась выдавить из себя хотя бы слезинку, глаза оставались сухими. Тогда Сабина решила, что она, наверное, выплакала норму, отмеренную ей на всю ее жизнь, и больше уже никогда не заплачет просто потому, что не сможет этого сделать.

Вскоре состояние ступора сменилось ознобом. Неудержимая дрожь сотрясала ее с головы до пят, а зубы стучали и клацали так сильно, что она начала всерьез опасаться за их сохранность. С трудом поднявшись с пола, она бродила по квартире, словно привидение, надеясь успокоиться и не допустить какого-нибудь нервного припадка, который, как ей казалось, вполне мог с нею приключиться. Зайдя на кухню, она попыталась налить себе воды, но бутылка так дрожала в ее руке, что она пролила половину содержимого на пол, а когда хотела сделать глоток, так больно ударила себя стаканом по зубам, что тут же оставила эту затею.

В конце концов, устав слоняться из угла в угол и замерзнув, она вернулась в комнату. Сняв насквозь промокшую от слез пижаму, она натянула первую попавшуюся майку и забралась в кровать. Обхватив руками колени и закрыв глаза, она сидела покачиваясь, будто убаюкивая саму себя, а после, обессиленная, свернулась калачиком под одеялом и забылась вязким, безотрадным сном.

Несколько раз она просыпалась, делая тщетные попытки подняться, но вновь проваливалась в тягучее забытье. Минуты, часы и дни слились в одну унылую, безрадостную дрему, не приносившую отдохновения измученному телу, но хотя бы ненадолго ограждавшую ее душу от новых приступов отчаяния и боли. Она не видела снов, раз за разом утопая в черной яме беспамятства, но именно такое лекарство было для нее сейчас действенней всего.

В одно из очередных пробуждений к ней пришло осознание того, что больше так продолжаться не может – она должна выкарабкаться из этой трясины скорби и безысходности, пока та не засосала ее в свое чрево окончательно. Она должна встать и жить дальше, несмотря на едкую горечь обиды, несмотря на развеянные по ветру надежды и любовь, втоптанную в грязь.

Она откинула одеяло, потянула затекшие руки и ноги и села в кровати. Все тело ныло и едва слушалось, голова была тяжелой, как чугун, а в глаза словно насыпали песка, но она не обращала на это внимания. «Он не стоит того, чтобы так себя изводить. Ни один мужчина этого не стоит, тем более такой, как он. Я обойдусь без него, я выживу, а он еще пожалеет, что меня потерял». Она не знала, что конкретно сделает для того, чтобы Арман пожалел о содеянном, но ни минуты не сомневалась, что именно так все и будет.

Расправив поникшие плечи, она вдохнула полной грудью и оглянулась по сторонам в поисках заколки: спутанные волосы ее безумно раздражали. На глаза попался телефон – судя по времени и дате на его дисплее, был очень поздний воскресный вечер, а это означало, что она провела в полузабытьи почти двое суток (о чем свидетельствовало и множество пропущенных сообщений и звонков). Пожалуй, во всей этой ситуации был один плюс: ей не нужно было придумывать, чем занять себя в выходные, и, хотя утешение было, мягко говоря, слабым, Сабина усмехнулась. Вспомнив, что ничего не ела уже два дня, она заставила себя сползти с кровати и дойти до холодильника. Есть не хотелось, но нужно было восстановить подорванные силы и отвлечься, а иначе она снова начала бы думать о том, как такое могло с ней произойти, что наверняка закончилось бы плачевно.

Наскоро приготовив некое подобие бутерброда, она взяла тарелку и стакан с водой и побрела с этим нехитрым ужином обратно в комнату, к любимому подоконнику. Радовало то, что пока в мыслях были покой и пустота: там не было ничего, что могло бы вывести ее из равновесия, хотя это затишье вряд ли продолжалось бы вечно. Рано или поздно ее неизбежно должно было накрыть новой волной мучительных терзаний и гнетущего, убийственного одиночества, но, пока этот момент не наступил, ей следовало убедить себя, что это не конец, что после всего этого она сможет жить дальше и даже когда-нибудь снова станет счастливой – естественно, без него. Подняв глаза к небу, она повторяла, словно мантру: «Я буду счастливой! Буду счастливой! Буду счастливой!» И понимала, что никогда еще не верила собственным словам меньше, чем сейчас.

* * *

И все же в каком-то крохотном уголке ее сознания еще теплилась надежда на то, что весь этот кошмар каким-то сверхъестественным образом окажется выдумкой и бредом. Что, если ее подруга попросту сошла с ума, напугав ее до полусмерти, а на самом деле у них с Арманом все