сквозь туман беспамятства. И женский голос, что шептал мне эти слова, был мне смутно знаком. Где ж я уже слышал его?.. Внезапное осознание словно бичом ударило меня — то был голос богини, некогда явившейся мне во сне…Через силу я разомкнул веки.

Тусклый свет исходил от лежащего подле меня светильника. Я, как сумел, осмотрелся. Напавшего на нас духа нигде не было видно. Зато в меркнущем свете другого фонаря я разглядел фигуру мужчины в чёрном пао, склонившегося над чем-то.

«Сяодин!» — попытался было я позвать, но вырвался лишь хрип, и я впервые ощутил боль, жгущую мои глаза и нутро, от рта и носа до самых легких.

Меж тем мужчина поднялся, и сердце моё будто оторвалось и упало, а в груди разлился холод, ибо я увидал, что мой младший товарищ лежит, не шевелясь, и это над ним склонялся загадочный незнакомец. Когда ж он обернулся, лишь бессилие помешало мне вскрикнуть. Заметив, что я гляжу на него, он медленно приблизился ко мне, держа в руках какой-то светящийся кристалл, и опустился предо мною на колени. Я разглядел и его желтое одеяние под пао, и желтую же повязку, выглядывающую из-под наспех повязанного путоу, и бледно-сероватое лицо со злобными черными глазами в обрамлении тёмных кругов, и вдруг понял всё… Я вновь ошибся. И на этот раз ошибка стала роковой. Даже без обманных чар я узнал в уродливом ожившем мертвеце того, кто назвался Хуан Юе. Того, кто заманил нас в гробницу единственно для того, чтоб погубить…

Цзянши усмехнулся тонкими бескровными губами и уже было склонился надо мной, дабы, верно, выпить из меня ци, но внезапно отпрянул, затем встал и несколько мгновений задумчиво глядел на меня, прежде чем вытащил из-за пояса старинный меч, поднес к моей шее…и перерезал шнур, на котором висел амулет, данный мне госпожою Шэн. Оберег он поддел кончиком оружия и отбросил подальше, после чего вновь уставился в мою сторону. Я ожидал, что теперь придёт мой конец, но цзянши заглянул мне в лицо, и, обдавая меня запахом гнили, хрипло произнес: «Великая Змея и старая лисица, стало быть…Что ж, досадно. Но ничего не поделать. Проведаю тебя позже. Всё одно тебе недолго осталось».

С этими словами он поднялся и удалился прочь в сторону коридора, которым мы с Сяодином пришли. Когда ж стихли его шаги, я вновь позвал своего младшего товарища, но он не откликался. Слёзы застлали мне глаза. Я с великим трудом дышал и едва мог пошевелиться. Лишь мысль о том, что должен быть какой-то выход даже из столь плачевного положения, ещё удерживала меня от отчаяния. Я почувствовал чьё-то присутствие, потом, казалось, услышал возглас и вспомнил о словах, что слышал, прежде чем сознание вернулось ко мне.

«Великая Ни Яй, ведь ты же дала мне обещание, исполни ж его теперь и спаси меня и моего друга!» — мысленно взмолился я. А мгновение спустя ощутил, что разум мой проясняется, дышать стало чуть легче, и что я могу пошевелиться.

«Поторопись», — услыхал я неясный голос в своей голове. Медлить в самом деле было никак нельзя, посему я оперся на руку и кое-как сел. Голова закружилась, и вновь пред глазами залетали золотые и чёрные мушки, но я переждал эти тяжкие мгновения, ползком двинулся в сторону, нащупал случайно амулет и, бездумно схватив его, кое-как подобрался к Сяодину.

Он лежал навзничь, почти полностью вытянувшись на блестящем полу, и лицо его было подобно утренней луне в своей белизне. Я встал на колени подле него, потряс его и…не решился прощупать сердечный ритм на шее, лишь поднес ладонь к лицу и, казалось, почувствовал легкое дуновение. Отметил я и то, что от него исходило едва ощутимое тепло, и сказал себе, что должен, не теряя времени понапрасну, вытащить товарища наверх. Много мыслей сражалось меж собой в моей голове, и одна из них настойчиво повторяла, что должно же быть какое-то средство, что могло бы поддержать жизнь в нас обоих и позволить нам выбраться живыми из этих пещер…Внезапно меня озарило.

Дрожащими пальцами я раскрыл поясной мешочек, запустил туда ладонь, нашарил искомое и вытащил спасительный шарик, который немедля проглотил сам, а второй кое-как протиснул в рот Сяодину и добился того, чтоб снадобье проскользнуло дальше. Ежли аптекарь не солгал, это было началом спасения для нас обоих. Немного успокоившись, я спрятал амулет в тот же мешочек и забрал свой оброненный светильник. Теперь предстояло решить, как быть дальше…

Колебаться было некогда, потому веревочку одного светильника я сжал зубами, а другую надел на руку, дабы ничто не мешалось мне в руках, а сам кое-как подхватил Сяодина и потащил к выходу из склепа. Благо враг не догадался, убежденный в нашей скорейшей погибели, ни придумать какую-либо ловушку для нас, ни даже забрать веревку, служившую путеводною нитью для меня. Без неё пришлось бы нам туго, ибо свет в наших чудесных светильниках отчего-то становился всё тусклее.

И всё ж я ощутил ещё больший прилив сил, покуда продвигался по коридору, и почти не чувствовал ни тяжести, ни удушья, ни головокружения, даже сгущавшийся мрак меня не особливо тревожил. Лишь чьи-то женские голоса без конца шептали мне — «Скорее, скорее». Однако ж, добравшись до лестницы, ведущей наверх, я осознал, что не помнил, как добрался до неё, и конечности у меня словно одеревенели, и ком подкатил к горлу.

Я опустил свою ношу на гладкий камень коридора, вытащил изо рта и положил рядом фонарь, да отошёл ненадолго, дабы облегчить желудок. И вновь будто кто-то влил в меня живительную влагу. С новыми силами я вернулся к своему товарищу, поднял и светильник, и его, и продолжил путь.

Проклятый Хуан Юе, верно, подумал, что веревка была потребна лишь для того, чтоб спуститься и позже подняться, и обрезал её, но не догадался забрать. Разум мой стремительно покрывался туманом, и я помнил впоследствии лишь о том, что закинул петлю наверх в надежде на то, что она зацепится. Как выбирался из шахты, как брёл по пещере, а позже по тропе, как достиг храма — ничего этого я потом вспомнить не сумел, и о том, что случилось дальше, знал лишь из чужих рассказов.

–

Чьё-то рыдание доносилось до моего слуха. Повторяя моё имя, плакала женщина.