— Что ты будешь делать потом? — спросила Тайши.

Цофи пожала плечами:

— Я бы давно уехала из Санбы, если бы не отец. Он был умнее всех на свете — и прекрасный мастер, — но вести дела не сумел бы даже под страхом смерти.

Тайши вздохнула, наткнув на палочку четыре кусочка картошки. Цофи рассуждала здраво. Если бы ее собственный отец потратил немножко времени и научил дочь извлекать из воинских способностей доход, возможно, она бы сейчас жила в роскоши, как Гуаньши, вместо того чтобы жариться на солнце и мерзнуть рядом с наглой девчонкой на кладбище деревьев.

Цофи смотрела в темноту.

— Ну а теперь, раз отец во мне больше не нуждается, я наконец свободна и могу странствовать… — Она полезла в сумку, достала красивый кожаный чехол и осторожно его развернула. — Это драгоценный отцовский набор для рисования.

Она осторожно коснулась всех предметов по очереди, закрыла чехол и встала.

— Извините. Я хочу проститься как положено.

Цофи отошла от костра и исчезла в темноте за рощей.

Тайши видела силуэт девушки, которая выкопала в мягкой земле ямку и положила в нее отцовские рисовальные принадлежности. Послышались негромкие рыдания. Вскоре они стихли, и Тайши осталась ждать у гаснущего костра.

Цофи все не возвращалась, и Тайши забеспокоилась. Она взяла Танец Ласточки и отправилась на поиски. Цофи спала, свернувшись клубочком у холмика свежевскопанной земли и вся дрожа.

Тайши тронула ее за плечо.

— Возвращайся к огню, девочка, не то простынешь.

Цофи, вздрогнув, проснулась. Она шаталась, как пьяная, и безропотно позволила Тайши отвести ее обратно к костру. Девушка взяла у Тайши платок, набросила его на плечи и уставилась на огонь.

— Маму я почти не помню. Кроме папы, у меня никого не было. И теперь я одна на целом свете.

Она задрожала, а по ее щекам вновь покатились слезы.

Тайши хорошо знала, каким одиноким чувствует себя человек, оставшийся последним в своем роду. Одно дело — потерять близкого родственника, и совсем другое — когда больше никого нет, кроме тебя, и все кровные узы порваны. Она положила руку на плечо Цофи.

— Я понимаю твои чувства, девочка. Ты привыкнешь. Все не так плохо.

Если ее слова и достигли слуха Цофи, девушка ничем этого не выдала. Тайши предприняла еще одну попытку.

— Когда я…

— Пожалуйста, помолчите.

Тайши и сама предпочла бы помолчать. Она продолжала неловко похлопывать Цофи по плечу.

— Если что, я здесь.

— Уходите.

Тайши выпустила плечо Цофи.

— Я буду рядом, если…

Низкий утробный вой, до жути напоминавший хохот, разнесся в ночи. Вскоре к нему присоединились еще несколько голосов.

— Горные шакалы, — сказала Цофи и вскочила.

Тайши вгляделась в темноту за рощей, чувствуя, что холодеет. Она медленно повернулась, и в ее глазах отразились пляшущие языки огня.

— Они близко. Но не бойся. Шакалы маленькие и не едят людей. И к огню они не пойдут.

— Это не совсем шакалы…

— В каком смысле?

— Нам придется отбиваться, чтобы они нас не сожрали. Говорят, горные шакалы серые, как тень, и почти невидимы.

Тайши торопливо принялась сворачивать лагерь. Она скатала одеяло, сунула скудные припасы в мешок.

— Обойдемся без драки.

— Почему? Разве вы не великий мастер боевых искусств? Что вам стоит перебить стаю диких псов?

— Я не хочу драться с животными, это излишняя жестокость.

— Мало ли чего вы не хотите! — воскликнула Цофи.

Тайши забросила мешок за плечо, подожгла две смолистые ветки и вручила одну Цофи.

— Что ты стоишь? Беги!

Цзянь, как обычно, стоял в углу столовой с пирамидой корзинок в одной руке и влажной тряпкой, свисающей с другой руки. Мест не осталось, очередь тянулась за порог, но разговоры были непривычно тихими. После памятной стычки миновало два дня. Синьдэ еще не вышел из лазарета, и в школе все уже начали беспокоиться. Какие только слухи не ходили! Одни полагали, что старший ученик умирает. Другие утверждали, что он уже умер, однако Гуаньши это скрывает, чтобы не потерять лицо. Те, кто обладал самым пылким воображением, твердили, что Синьдэ лишь притворяется немощным, а сам намеревается проникнуть в школу Южного Креста и отомстить. Никто не знал, как обстояли дела, кроме Михе и тетушки Ли, — а те молчали.

Один из учеников доел и вышел, оставив после себя крупинки риса, лужицу огуречного соуса и разорванную обертку из бананового листа.

— Невежи и неряхи, все до единого, — буркнул Цзянь.

Он подошел, чтобы вытереть со стола, но тут Сыан подставил ему ногу. Пирамида зашаталась, и Цзянь чуть не уронил все три корзины. Он успел прижать их к груди, упав на колени. Ученики грянули дружным хохотом. Юноша, рыча, повернулся к Сыану, но Сайык его опередил. Бывший враг Цзяня возник из ниоткуда и пихнул обидчика так, что тот свалился со скамьи. Снова раздался смех.

Сайык стоял, сжав кулаки, пока Сыан поднимался с пола.

— Ты что это творишь? Чуть не рассыпал отличные бао.

Сыан, который минуту назад не прочь был поиздеваться над Цзянем, тут же затрепетал перед Сайыком.

— Прости, старший брат, я просто подумал…

Сайык ткнул в сторону кухни.

— Перестань думать, у тебя это плохо получается. Ступай и принеси мне еще соуса.

Он повернулся к Цзяню и едва заметно кивнул.

— Вот свиньи, а, Гиро? Ну-ка дай тряпку.

Цзянь повиновался.

Сайык поймал ее, вытер стол перед собой и бросил тряпку обратно Цзяню.

— Остались еще бао?

Пирожков полагалось по две штуки на каждого, но Цзянь подумал, что подкуп бывает полезен. Он поддел деревянной лопаткой два пирожка с лотосовой начинкой и поочередно перебросил Сайыку. Тот ловко поймал оба на лету, быстрым движением сунул в рот и показал Цзяню оттопыренный большой палец.

Цзянь вернулся на кухню, гадая, что все это значит. Сайык определенно не был его другом, но между ними будто возникла странная связь. Цзянь посмотрел в щелку на переполненную столовую. Он не сознавал, как нуждается в признании и принятии, пока ему не довелось их отведать. Он по-прежнему ненавидел школу, но что-то слегка изменилось. Он уже хотел заново наполнить корзинку пирожками и вернуться в столовую, когда в дверь лазарета громко постучали.

— Синьдэ! — мрачно позвал Гуаньши и, не дождавшись ответа, заколотил еще громче.

Из амбара появилась тетушка Ли, неся корзинку с мукой.