стекла. Пятна от его прикосновений, радуга синяков, замаскированная слоями ткани. Каждая моя рана – трещина. Последний удар – и я рассыпаюсь.

Ее песня – словно толченое стекло у меня на коже, но я ничем не могу ей помочь. К негодованию мисс Элис Тернер, я заполучил ее стенания лишь для того, чтобы снова похоронить их, как только ее отец сделает все, что мне от него нужно.

– Мой дядя был хирургом, – напоминает мне Альтамия. – Я видела и мертвых, и умирающих. А еще потеряла дорогого мне человека.

«Я все выдержу», – словно говорит она, глядя мне прямо в глаза, а затем направляется в сторону дома мистера Тернера.

Мужчина не спешит нас принять. Несомненно, он надеется, что мы потеряем терпение и избавим его от неловкости, которую доставило бы ему общение с учеником убийцы и родственницей ведьмака. Слуга проводит нас в роскошно обставленную гостиную. Мистер Тернер поднимается со стула. Он присыпал волосы кипрской пудрой, и ее частички собрались на воротнике его черного дублета.

– Добро пожаловать, – говорит Тернер, и я бы поверил его словам, если бы не знал, что он за человек. Мимолетное очарование, легкомысленная болтовня. Я бы даже не обратил внимания на короткий взгляд, который он бросает на свою младшую дочь, Джейн Тернер, и то, как торопливо она покидает комнату.

Он – узел, который мы с Альтамией распутываем с молчаливой сосредоточенностью. Мужчина улыбается все реже, и я изучаю его руки, покрытые царапинами, оставшимися после того, как он нападал на старшую дочь.

– Вы отзовете свое обвинение против Маргарет Грир, – требую я.

Мужчина что-то бормочет себе под нос.

– Что ж, – бросает он, выпрямляя ноги.

– Вы убили свою дочь. Вы ударили ее так сильно, что она упала и сломала шею. – Тернер бледнеет от того, с какой непринужденностью я его в этом обвиняю. – Мужчину вы не ударите, – спокойно произношу я, когда он нависает надо мной. – Вашими жертвами становились лишь те, кто был слишком слаб, чтобы дать вам отпор. – Я встаю, и он спотыкается, пытаясь ко мне приблизиться. – Вы скажете Рашу, что Маргарет Грир невиновна, а еще будете держать свои кулаки при себе. Альтамия, – твердо добавляю я, когда девушка остается сидеть на своем месте, а затем хватаю ее за руку.

– Мы не можем ее оставить, – говорит она, когда мы проходим мимо его дочери. Мне становится стыдно за ее скованную позу и беспомощное выражение лица. Я вел себя с мертвецами так, словно они – закулисные события, прерывающие основное действие. Но усопшие – это не побочный сюжет. Мое вмешательство вносит смуту в их истории, и я не могу вернуть их на место.

– Мне жаль, – бормочу я, уводя Альтамию прочь.

Глава тридцать седьмая

– Я тебя удивила, – говорит Альтамия.

Мы скачем по холмам, расположенным в нескольких ярдах от фермы Келлеров, бывших работодателей Бесс, обвинивших ее в колдовстве. День наполовину скрыт за пеленой тумана и перешептыванием лучей зимнего солнца.

– Нет, – возражаю я, хотя, по правде говоря, и не надеялся, что она ко мне присоединится. После нашего вчерашнего визита к мистеру Тернеру сегодня днем мы решили передохнуть, договорившись встретиться ближе к вечеру возле резиденции Келлера, чтобы продолжить наше дело. Встреча с мистером Тернером нас опустошила. Если наш план увенчается успехом, то Уилл и остальные окажутся на свободе. Но что будет с Элис Тернер? Я раскопал жалобы жертв, воспользовавшись ими в своих целях лишь для того, чтобы их убийцы остались безнаказанными.

«Неужели меня настигло жуткое осознание?» – спрашиваю я себя, пока Альтамия осматривает окрестности, уже начавшие лишаться зимних красок. Наконец наши взгляды встречаются.

– Ты слышал Агнес после того, как она умерла? – спрашивает девушка. Я киваю, но она вдруг начинает качать головой. – Даже несмотря на то, что ее больше нет, ее секреты по-прежнему принадлежат только ей. У меня нет на них никакого права.

– «Моя любовь слишком глубока, чтобы ее можно было разделить на части». Это песня моей матери, – рассказываю я.

– Она ценна сама по себе, – замечает Альтамия, и с моей груди словно падает камень, когда она повторяет мои слова.

– Я бы предпочел что-нибудь попроще, но придуманное ею самой. Ее песни сопровождали меня с самого рождения, но все они были заимствованы из пьес. И лишь ее молчание принадлежит ей самой.

Ветер заглушает печаль в моем голосе. Альтамия спешивается вслед за мной.

– Мне так жаль.

– Я родился с материнской пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Мне казалось, что это – мое проклятие, а ее песня – узел, тянущий меня вниз, как Кастор.

– Диоскуры, – бормочет она, снова кутаясь в плащ.

– Пророческое прозвище. Отец пообещал, что раскроет мне имя матери, если я стану учеником Уилла. Он грозится отказаться от того, чтобы исполнить это обещание, если я не вернусь. Я хотел снять с нее это заклятие, – объясняю я.

– Имя твоей матери… Ты от него отказался. – Ради меня, – словно говорит Альтамия, вдруг отвернувшись.

У меня в голове начинают звучать слова Уилла.

– Теперь, приехав сюда, – говорю я ей, когда она снова на меня смотрит, – я не уверен, что хочу снова стать таким, как прежде. Да и не знаю, смогу ли это сделать.

Несмотря на то, как мне страшно, я не могу отвести взгляда и задерживаю дыхание, когда Альтамия, приблизившись, кладет свою ладонь в мою.

– На тебе нет проклятия, – слабо улыбается она, и тепло ее тела напоминает мне о том, как мы в прошлый раз касались друг друга в Йорке. – Твоя мать – не Кастор, тянущий тебя вниз. Ты ее воскрешаешь. Как и остальных усопших.

– Сэр! – Мы испуганно отскакиваем друг от друга, услышав доносящийся издалека окрик слуги Келлеров.

Альтамия снова до меня дотрагивается.

– В моем молчании есть смысл, когда я играю на басовой виоле. А история твоей матери… Может, и она скрыта в музыке.

Молчание мистера и миссис Келлер таит в себе еще одну нерассказанную историю. Мы с Альтамией пытаемся в ней разобраться, сидя в их богато обставленной гостиной.

– Вам нравится Роутон? – спрашивает ее мистер Келлер. Похоже, новости о нашей деятельности разошлись по округе, потому что взгляд его становится настороженным каждый раз, как встречается с моим.

«Это ловушка?» – словно спрашивает меня Альтамия, приподняв плечи, прежде чем начать непринужденно рассказывать ему о своем пребывании в городе. «Нет», – отвечаю я, выразительно на нее взглянув. Они бы не пустили нас в дом, если бы подозревали меня в колдовстве. Какими бы ни были секреты Келлеров, мертвые о них ничего не пели. Но мне этого и не нужно. Слов Бесс вполне достаточно.

Набравшись смелости, мистер Келлер обращается ко мне:

– Вы здесь для того, чтобы побеседовать о ведьмах? Фоули пошли на сговор с дьяволом, потому что были слишком ленивы.

От этих слов миссис Келлер оживляется.

– Мой