я увидела его машину, а после он открыл дверь, растерянный и удивленный, словно камень свалился с моих плеч, и реветь хотелось уже от облегчения. Сил молчать больше не осталось.

– Я люблю тебя, Макс, – говорю, хотя голос дрожит, руки трясутся. Меня всю трясет то ли от страха, то ли от холода, но я не отступлю. Не уйду, не отдам его никому.

С мокрого платья и волос ручьями вода, руки покрылись мурашками, но я не обращаю на это никакого внимания.

Делаю шаг.

Один, маленький и неуверенный по направлению к любимому мужчине. Тяну ладошку к его губам, и он отмирает. Макс хватает меня и прижимает к себе что есть сил, с грохотом захлопнув дверь, отрезая нас от бушующей на улице грозы. Утыкается носом мне в висок, его грудь вздымается от тяжелого, мучительного вздоха, и он сжимает руки на моей талии сильней, обнимает крепче, согревая своим теплом.

– Люблю, детка, – тихо шепчет на ушко.

Слезы снова катятся по щекам, и я нахожу его губы, сладкие и желанные. Целую. Наконец-то прижимаюсь к его губам с привкусом виски своими изголодавшимися по его ласкам, упиваясь их невероятной нежностью. Щекочась о колючую щетину, запускаю ладошку в волосы, сжимаю и слышу тихий стон.

– Ты замерзла… – шепчет Макс, отстраняясь и обхватывая ладонями мое лицо, заглядывая в глаза, пробегая подушечками больших пальцев по губам. – Ты вся дрожишь… – шепчет, целуя в нос.

Почему шепот, ведь мы одни в огромном доме? Но так интимней, так таинственней и волнительней в тысячи раз.

– А ты согрей… – все, на что хватает моих сил и смелости. Прямо глядя в его изумительно синие, как ночное небо, глаза. Не боясь показаться странной или глупой.

Сбрасываю туфли и, приподнимаясь на носочки, тянусь с очередным поцелуем к его губам. И нас накрывает. Дикая, безумная, сжигающая страсть. Когда нет сил отстраниться друг от друга, когда нет возможности прервать наш жаркий и жадный поцелуй.

Словно два обезумевших человека, скидывая торопливо дрожащими руками одежду и прокладывая дорожку из отлетающих вещей, мы, не разрывая поцелуя, вваливаемся в гостиную. Мой язык в полной его власти, мое тело, руки, ноги – я вся – в полной и безоговорочной власти Гаевского. Легкие горят от нехватки кислорода, а внутри все пылает. Желание, первобытное, накрывающее с головой, лишающее рассудка, ноет и требует выхода, скручиваясь тугим узлом.

Я будто в сладком дурмане не замечаю, как мы оказываемся на полу перед пылающим камином, как Макс нежно и аккуратно укладывает меня на мягкий ковер и уже дерганно и нетерпеливо наваливается сверху. Один взгляд, один вдох, и он входит, резким движением заполняя до предела и заставляя вскрикнуть в наслаждении. Сладкий стон, и спина выгибается от такого правильного и приятного ощущения его внутри себя. Его губы спускаются к груди с грубыми ласками, обхватывая и прикусывая чувствительные вершинки.

Это безумие, это страстная ярость и дикая злость вымещаются в невероятно чувственных и быстрых движениях наших тел. Дикий танец в едином ритме, когда оба медленно тлеем, словно угли, миллиметр за миллиметром растворяясь друг в друге и в ощущениях, выражая каждым прикосновением, взглядом, поцелуем всю глубину бушующих внутри бешеных, неуправляемых чувств. Но во главе всего голод. Дикий и необузданный.

Макс подхватывает меня и заставляет повернуться спиной, подняться на колени и уткнуться затылком ему в плечо, прикусывает мочку уха и с грудным звериным рыком продолжает провокационно пошлые и ни разу не нежные движения. Требовательные и уверенные. Сжимая руку на моей талии сильнее, до боли, до синяков, до отчаянного вскрика его имени, что срывается с припухших от поцелуев губ. Его ладонь крепко держит за шею, сжимая. Большой палец на губах, а вторая бесстыдно заползает между ног. И когда по телу пробегает волна, а пальцы сильней вцепляются в мужские руки, впиваясь ногтями в кожу, с последним толчком, с последним поцелуем нас накрывает лавиной. До темных пятен перед глазами и осипшего голоса. До полной потери сил и связи с реальностью. Спазмы прокатываются до самой макушки, маленькими микроинфарктами, когда сердце на мгновение замедляет свой бег. Замирает, чтобы потом полететь, вырываясь из груди.

Мой любимый Макс.

Воздуха в легких не осталось совсем, и я еле стою на трясущихся ногах. Гай прижимает меня к себе, и я чувствую, как тяжело он дышит, но я снова тянусь к его губам. Целую легко, едва касаясь. Шепчу ему кучу глупостей, так, как когда-то шептал мне сам Макс. О том, что чувствую, о том, что есть и что будет. Растворяясь в моменте и плавясь от жара в его сильных руках. Дышу с ним в едином ритме.

Щеки пылают, а сердце выдает сумасшедшее “тук-тук-тук”, бежит от ярких, живых и безграничных чувств к этому невероятно сильному, упрямому и потрясающему мужчине, что перевернул мою жизнь.

* * *

– Мася, – шепчу немного погодя, отрывая взгляд от пылающего огня, и оборачиваюсь к Максу, который с легкой улыбкой на губах попивает виски из бокала, лениво блуждая пальцами по моим рукам, покрывая неторопливыми поцелуями шею и ключицы.

– М-м-м? – томно и протяжно мычит мне в ответ, а я поднимаюсь и забираюсь на колени мужчины.

Утолив первый голод друг по другу, мы все-таки должны вернуться к неприятной теме. И сердце уже сковывают тиски, но я должна это сказать. Я не хочу больше недомолвок и вранья. Хочу все с чистого листа. Строить семью в атмосфере любви и полного доверия. Хочу забыть ту дурость, что натворила, и чтобы забыл Гай. Я виновата. И если бы не его любовь, если бы не сильные чувства… он бы еще месяц назад махнул рукой.

Я сделала много ошибок, самой большой из которых стало – неверие в своего мужчину.

– Что такое, сладкая? – отставляет он бокал, раздвигая полы его накинутой на мои плечи рубашки, притягивает за талию ближе к себе. – Ты хочешь снова сказать, как любишь меня? – на губах фирменная наглая ухмылочка. И я не могу не закатить глаза в ответ.

– Хочу… но еще хочу сказать… – сбрасываю весь задор. – Прости меня, – удивительно, как легко мне даются эти слова и как правильно они звучат. – Я сама не понимала, что творю… – шепчу, покрывая поцелуями любимое лицо: скулы, нос, хмурый лоб, обхватив ладошками небритые щеки. – Я дура, Макс. Упрямая дура, – чувствую, что готова снова разреветься. К горлу подкатывает ком, и я прикусываю губу, упираясь лбом в его лоб и закрывая глаза, переводя дыхание, чтобы не выдать