– Я не могу и прямо и расслабленно! – огрызнулась я. – Либо одно, либо другое!

– Всё ты можешь! – пощекотало ухо прохладное дыхание. – Видел я, как ты на каблуках ходишь. И, главное, словно так и надо, словно мозоли не натёрла! Если ты не умеешь расслабиться в неудобном положении, то никто не умеет.

Он втиснул ногу меж моих стоп, заставляя стать шире, опустил одну руку на бедро, так нагло и просто, будто не мог получить за это пощёчину, да ещё и прижал ладонь второй чуть ниже груди, сильно надавив:

– Вот так. И колени чуть согни, будто готовишься к прыжку, – он прильнул ко мне и, как единое целое, согнул-разогнул ноги, заставляя повторить движение. – И дыши грудью, а не животом, – попытался тронуть то место, которым полагалось дышать, но за это уже получил несильный толчок локтем под дых и ограничился словесными указаниями.

Собраться. Оттолкнуть. Одёрнуть и сказать, чтоб не забывался.

Я расслабилась и доверчиво прислонилась к спасительной в летний зной прохладе.

Огню и льду никогда не сойтись, не освещать спокойным ровным светом маленькую уютную избушку в лесной глуши, как могло случиться у двух созданных друг для друга, одинаковых и верных. Как у двух зверей, пары волков, которые любят друг друга так давно, что уже и не вспомнить. Как у старых друзей, переросших мучительную страсть и живущих нежностью и знанием: любимый всегда будет рядом, не бросит, не оставит и не предаст.

У нас не так. Любовь больная, жгучая, разбрасывающая искры, трещащая сырыми поленьями в костре, взрывающаяся шипением. Огонь погаснет или лёд растопится? Не поладят, не выживут оба. Сильные, рвущиеся, стремящиеся навязать себя, победить, показать, кто главный. Мы тянулись друг к другу всю жизнь, рвали путы обещаний и обязательств, только сильнее заворачиваясь в липкую паутину собственных страхов. Мы хотели быть вместе. И я… Наверное, я и правда любила его. Сильнее, чем решилась бы признать.

Его ладонь захватила мою, окутала холодом. Прикосновение вспыхнуло золотой лентой, бледной, несмелой, грозящей спрятаться, погаснуть так же быстро, как и родилась. Я не пошевелилась, боясь спугнуть, обжечь, обидеть. Он уже не командовал, не учил боевой стойке, лишь обнимал, ловя краткие мгновения спокойствия. Губы коснулись виска. Едва заметно, словно он случайно задел, показывая, куда целиться. Я прикрыла глаза, не желая видеть, не собираясь смотреть. Нет реальности, нет ничего. Нет проклятого дерева с несбиваемым вороньим гнездом, нет тихой ругани Брианны с Ионой, нет макушек дворцовых башен, виднеющихся над деревьями, как секира, пытающаяся замаскироваться в груде веток. Нет нас – таких разных. Есть кто-то другой, кто-то нежный и смелый, кто-то, кто не боится шагнуть с обрыва и уже падая проверить, умеет ли летать. Есть дыхание. Его? Моё? Или наше? Золотая лента осмелела, засветилась сильнее, слепя сквозь прикрытые веки, а прохладные губы, прижавшись к щеке, осторожно спускались ниже, по напряжённо замершим мышцам к почему-то уже обнажённому плечу, к ключицам…

– Ты пожалеешь потом, – прошептала я, надеясь, что он не расслышит.

– Ничуть, – ответил он так же тихо, пощекотав шею дыханием.

Я развернулась, заглянула ему в глаза, полные испуга, ожидания, надежды, ответила всей нежностью, на которую способна, позволила пальцам сплестись так, словно их никому уже не разорвать:

– Тогда скажи, что завтра не наступит, – попросила я.

Он сильнее сжал мою руку:

– Будет только сегодня. Сейчас. Так долго, как ты захочешь.

Ладони светились луной и солнцем, переплетались отголоском магии, неподвластной смертным, забытой давным-давно, дыхание стало единым, а губы всё не решались слиться, сильнее всего желая, но оттягивая сладкий до одури миг.

– Кх-кх, – недовольный кашель якорем вернул нас на землю.

Крохотная золотая искра сорвалась со сцепленных ладоней, невероятным образом провернулась и, вопреки порыву ветра, направилась к давешней мишени, став по дороге бледнее, но намного больше, и с треском вписалась в воронье гнездо, не превратив в прах, но изрядно подпалив и сбросив то на землю.

Белен, не поворачиваясь, не отпуская моих рук, устало прикрыл глаза:

– Брианна, твои способности – не чтение чужих чувств, а умение приходить невовремя.

– Это мой второй и не менее ценный навык, – ведьма облокотилась на дерево и принялась рассматривать подгрызенные ногти, демонстрируя, что уходить не собирается. – Вы лобызайтесь, лобызайтесь. Я подожду. Там матушка подойти просит.

Я осторожно вернула себе захваченные в плен ладони. Белен нехотя отпустил.

– Всё хорошо. Нам и правда стоит получше подготовиться и не терять времени.

Кажется, мужчина так не считал, но, не проронив ни слова, стараясь не смотреть на вредительницу, скрылся за деревьями. Сама же Брианна осталась ждать, видимо, опасаясь, что я вполне могу и проигнорировать просьбу. Справедливости ради, я могла, поэтому кичиться не стала и пошла сразу, но девица схватила меня за рукав, брезгливо поправила рубашку, пряча оголённое плечо, и прошипела:

– Если ты только посмеешь его обидеть…

– То что? – я с вызовом дёрнула ткань вниз, снова обнажаясь. – Ты на меня злобно посмотришь, как сейчас?

Я думала, она разревётся. Сразу устыдилась, поняла, что ляпнула лишнего, стала на больную мозоль, обидела девчушку, виноватую лишь в том, что слишком прикипела к моему брату. К тому же помогающую нам, да что там! Спасшую Белену жизнь! Я закусила губу, чтобы не начать сразу же извиняться. Много чести! Девчонка ещё ни одного доброго слова мне не сказала, чтобы я унижалась.

– То совершишь самую большую ошибку в жизни, – закончила она спокойным голосом, вновь, уже осторожно, поправляя мой рукав. – Он любит тебя. Больше жизни, своей или вообще чьей угодно, – с болью закончила она.

– У него нет выбора. Ему велела любить Богиня…

– Бред! Ты сама-то слышишь, что несёшь? Сама веришь в это? Богиня лишь дала вам возможность! Выбор он сделал сам.

– Выбор между чем?! – вскипела я. – Всю жизнь страдать в одиночестве или поддаться чужой воле?! Это не выбор, лишь дурацкая шутка! Нет у него выбора, как нет и собственной воли! Это всё игра богов, в которой мы – даже не разменные монеты, а листья под ногами! Ты боишься, что я сделаю ему больно, ведьма? А ты не подумала, как больно Белен может делать мне? Каково это – каждое мгновение понимать, что человек, который занимает всё твоё сердце, самый важный и нужный, единственный, кто тебя знает, – не выбрал любить, а лишь подчинился приказу? Каково это – знать, что вся ваша огромная прекрасная любовь, которую ты факелом несла с рождения – притворство? Ты говорила о выборе. Так вот, я бы очень хотела, чтобы он выбрал меня. Точно так же, как ты хотела бы совсем другую историю, верно? Но он сможет сделать это только тогда, когда перестанет подчиняться воле Богини. Мы оба только тогда сможем.

– Ничего вы не сможете…

– Хватит спорить, Брианна. В конце концов, в этом случае у тебя есть хоть какой-то шанс.