– Воистину обрадуется! – воскликнул Крупп, снова расплываясь в улыбке.

Лефф взял кошель, заглянул внутрь.

– Точно всё?

– Точно, – ответил Торвальд.

– Ладно, Ожог, – сказал Лефф, поднимаясь. – Давай покончим с этим.

Они ушли, а Торвальд откинулся на спинку стула и улыбнулся Круппу.

Тот улыбнулся в ответ.

Закончив обмен любезностями, Крупп подхватил очередное пирожное, подержал перед ртом, чтобы насладиться его видом и, возможно, немного помучить, прежде чем отправить в свою медвежью утробу. Толстяк стрельнул взглядом в сторону Торвальда Нома.

– А если соизволишь подняться наверх, милостисдарь, то отыщешь там небезызвестного тебе родственника, который так же внезапно, как и ты, возвратился в Даруджистан. И я имею в виду, конечно же, Раллика из рода Номов, на мой взгляд, самую белую ворону в вашем семействе. Белее снега, тогда как среди твоих перьев попадаются и серые. Две вороны белейших оттенков под одной крышей! Ах, хотя бы глазком Круппу взглянуть на такую встречу! – Затем добавил, наставительно воздев вверх палец: – Но, дражайший Торвальд Ном, возвращение Раллика – большой секрет! Замкни губы и никому ни слова, молю!

– Он скрывается? От кого?

Пухлые пальцы зашевелились, подобно червям, копошащимся в навозной куче.

– Поторопись, пока он не ввязался в какое-нибудь смертельно опасное дело. Крупп придержит для тебя стул. Он в числе прочих с нетерпением ждет роскошного обеда, за который обещался раскошелиться щедрый Торвальд!

Торвальд, покрывшись испариной, заерзал на стуле.

– Родственная встреча… может и обождать. Правда, зачем мне его тревожить? А что до секрета, то я его сохраню, э-э… если ты отплатишь мне тем же. То есть ничего не скажешь Раллику. Пусть это будет для него сюрпризом!

– Торвальд, думаю, тебе прекрасно известно, что Раллик не большой поклонник сюрпризов. Буквально накануне ночью он…

– Просто ничего ему не говори, ладно?

– Ох эти сладостные заговоры! Крупп ничего никому не скажет, можешь быть совершенно покоен. Торжественно клянусь своей торжественной клятвой! А теперь, старый друг, будь добр и потребуй у Мизы – вон она – вина, дабы расслабить горло перед большой трапезой. Рот Круппа переполняется слюной в предвкушении, как, возможно, и его нос!

– Даже если это то, чего я хочу, то я этого не хочу.

– А, ну теперь-то понятно, Мураш! И если ты окажешься не мужиком, а кривоногим краснорожим раком, то тебе лучше быть кривоногим краснорожим раком…

– Ты кретин, Перл, и этого не изменишь. Я что, о сложных вещах толкую? Даже до тебя должно было дойти. Солдат уходит на покой и ищет простой и мирной жизни, но такая ли она?

– Такая ли – какая?

– Какая – такая?

– Простая или мирная?

– Да ни та и ни другая, вот я о чем!

– Нет, не об этом, а о том, что тебе такая жизнь не нужна. Ну и шел бы тогда сдаваться в малазанское посольство. Если тебя сразу не повесят, то с радостью завербуют снова.

– Да нет же! Я хочу уйти на покой, но не могу!

– Все, я иду в подвал проверить запасы.

Мураш посмотрел магу вслед, потом хмыкнул и покачал головой.

– Ему нужна помощь.

– Так иди помогай, – сказала Дымка, сидящая за соседним столиком.

Мураш аж подскочил на месте и недовольно посмотрел на нее.

– Прекрати так делать!.. И да, я не про эту помощь. О боги, как голова-то раскалывается.

– Я просто стараюсь вести себя очень тихо, и тогда военный оркестр, марширующий в моей голове, меня не замечает.

– Вот как. – Мураш наморщил лоб. – Даже не знал, Дымка, что ты играешь. На каком инструменте?

– На трубах, барабанах, флейте, трещотке, горне и варгане.

– Правда? На всех сразу?

– Еще бы. Знаешь, вот представляю, будто поднимаюсь наверх, вижу, как Хватка выползает из комнаты Скиллары, – и такая злость берет.

– Так не ходи никуда, сиди здесь.

– Ну да, просто воображение разыгралось.

– Уверена?

Не прошло пяти ударов сердца, как Дымка тихо выругалась и встала.

Мураш поглядел ей вслед и улыбнулся.

– Да, лучше совсем не иметь воображения. Вот как я, – проговорил он в пустоту. Нахмурился. – Хотя сейчас толика фантазии не помешала бы. Надо представить, когда и как убийцы нападут в следующий раз. Яд? Магия? Кинжалы? Арбалетные болты в ночи? А что, меткий выстрел сквозь окно, прямо между ставнями – и доблестный Мураш, герой Моттского леса грохается на пол. А из-под половицы – копье, чтобы добить. Они ведь рыли подкоп уже несколько недель и ждали в засаде, зная, когда и куда он упадет…

Расширив глаза, Мураш выпрямился. Рыжий ус задергался.

В дальнем углу, опершись спиной на стену, сидел укрытый тенью Дукер и с грустной усмешкой наблюдал за происходящим. Поразительно, как получается, что одни выживают, а другие нет. Когда спадает маска, лица солдат всегда одинаковые: недоумение, легкое изумление – мол, как, я еще жив? – и вместе с тем ясное осознание, что это случайность, простая ирония судьбы. И в глазах горькие озера, наполненные несправедливостью мироздания.

Из кладовой послышался шорох, потом открылась узкая дверь, и из нее вышел бард. Седые волосы всклокочены со сна, красные глаза видно даже издали.

– В матрасе клопы, – сказал он, глянув на Мураша.

– Не думаю, что они против компании, – ответил бывший сержант и, поднявшись, устремился к лестнице.

Бард проводил его взглядом, потом подошел к барной стойке, нацедил себе кружку резко пахнущего темного пива рхиви и подсел за столик к Дукеру.

– Да, в этом клопы от историков с бардами не отличаются.

Дукер понимающе кивнул.

– Только то, что мы с тобой наблюдаем, приводит к разным результатам. Впрочем, разница может оказаться и поверхностной. Чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь. Ты описываешь события, видишь их, как часть масштабного полотна. Я же смотрю на лица, проносящиеся мимо, сливающиеся в одно, и должен постараться разглядеть их и запомнить.

– Откуда ты родом? – спросил Дукер.

Бард сделал глоток и аккуратно поставил кружку на стол.

– Вообще с Корела. Хотя я покинул его давным-давно.

– Из-за малазанского вторжения?

Бард со странной улыбкой изучал кружку, но руки держал при этом на коленях.

– Если ты про Сивогрива, то да.

– И какие же из бесчисленных россказней правдивы? Про него, в смысле?

Собеседник пожал плечами.

– Не задавай барду таких вопросов. Я исполняю все, и правду, и вымысел. Слова – даже их порядок – не имеют значения. Мы вольны ими распоряжаться, как пожелаем.