– Было ли это последней жертвой? Хотя, откуда тебе знать…

– Мне что, некроманта позвать? – рявкнул Перл. – Проваливай давай!

– Живые никогда не слушают мертвых, – проворчал призрак и, понурив голову, поплыл к дальней стене. – Ничего не поделаешь. Вспомни мы об этом, остались бы живы. Задумайся, пока не поздно.

Он просочился сквозь каменную кладку и исчез.

Перл вздохнул и огляделся, пока на глаза ему не попалась нужная бутылка.

– Ага, знал ведь, что где-то кворлское молочко у нас завалялось. А то чего им одним веселиться?

За женщиной по пятам волочились двое; каждый старался оказаться ближе в борьбе за мнимое превосходство. Такое жалкое зрелище Фейнт наблюдала впервые, а ведьма – сама невинность – еще и подначивала ухажеров продолжать соревнование. Конечно же, как бы невзначай, но понятно, чего Наперсточек добивалась на самом деле, и это, на взгляд Фейнт, было верхом жестокости.

Вдобавок еще ухажеры и на вид как две капли воды – точно, братья. Одинаковая походка, одинаковое выражение лица, даже голос одинаковый. А если нет никакой разницы, почему бы не выбрать одного наугад, да и дело с концом?

С другой стороны, едва ли они долго продержатся. Большинство пайщиков обычно первый заказ не переживают: не знают, чего опасаться и как себя вести, медленно реагируют. Свыше половины новичков погибают во время первого захода на Пути. А значит, если Юла или Амба Валун сгинет, выбирать Наперсточку (отчего-то Фейнт не сомневалась, что та определенно выживет) и не придется.

Вслед за Мастером Квеллом они завернули за угол на улочку, где стоял фургон. Гланно Тарп уже сидел на ко́злах. Махина постепенно восстанавливалась: пришли в действие разнообразные ритуалы; лошади нетерпеливо топтались на месте – безумные, как и сами тригалльцы. В сторонке навигатора, Фейнт и новобранцев поджидали Рекканто Илк, Сладкая Маета и еще один человек: крупный, широкоплечий, с татуировками в виде…

– Только не он… – проговорил Мастер Квелл.

Ах да, это же тот самый охранник каравана… Он еще отличился во время осады Капастана. Как бишь его звали?…

– Остряк, тебе здесь не рады, – сказал Мастер Квелл.

– Почему это?

– У меня есть принципиальные причины не брать тебя в бригаду, и я их назову. Только с мыслями соберусь.

Остряк хищно улыбнулся, обнажив звериные клыки.

– Трелль в корчме, – сказал Рекканто. – Вести его? Мы ведь отправляемся?

– Остряк…

– Я желаю записаться в пайщики, – упрямо твердил охранник каравана. – Вон как эти новобранцы. Та же ставка, те же правила.

– Ты уже много лет возглавляешь охрану. Когда ты в последний раз исполнял приказы, а, Остряк? Я не собираюсь терпеть, чтобы мои слова обсуждали.

– Никаких обсуждений. На командование я не претендую. Обычный пайщик, как и все.

Из корчмы тем временем вышел Маппо Коротышка. Бросил взгляд на Остряка, сощурился и обратился к Мастеру Квеллу:

– Этот с нами? Отлично.

– Вообще-то…

Трелль взобрался на крышу фургона позади Гланно Тарпа. Рессоры под его весом жалобно заскрипели.

– Такие нам определенно пригодятся, – добавил Маппо, оглядываясь вниз.

– А кто он? – спросила Наперсточек.

Маппо пожал плечами.

– Одиночник.

– Все не совсем так, – тихо проговорил Остряк, забираясь вслед за треллем на фургон.

Мастер Квелл посмотрел ему в спину, затем встряхнулся и сказал:

– Хорошо, все на борт. Валуны, оба, лицом к корме. Ведьма – со мной, внутрь, побеседуем. Маппо – ты тоже. Пассажиров мы на крыше не возим. Слишком опасно.

Фейнт запрыгнула на ко́злы рядом с Гланно Тарпом.

Убрали тормоза. Гланно оглянулся, убедился, что все крепко держатся за поручни, и с лихой ухмылкой щелкнул поводьями.

Лошади с криком рванули вперед.

Мир завертелся.

Пали́ же своими лучами, благословенное солнце, сей град чудес, где все имеет значение. Обрати свой пламенный взор на толпы, полчища народа, снующие туда-сюда по своим дневным делам. Изливай тепло на набухающие миазмы надежд и желаний, страхов и стремлений, которые испаряются в небо с каждым вздохом, отражаясь от прямых и косых взглядов и растворяясь в вечном шуме голосов.

Вот по улице идет мужчина. В последний раз он был здесь еще юношей. Теперь он совсем не юн, нет. А по соседней улице, мимо лотков, заставленных иконами, статуэтками и фетишами тысяч разнообразных культов, в основном давно исчезнувших, бродит женщина, которая тоже не ощущает себя юной. Много лет назад их с мужчиной пути пересекались, и если желание обладает щупальцами, способными проникать сквозь бесчувственные толпы, даже сквозь камень и кирпич, то почему бы им снова не встретиться в каком-нибудь значимом для них обоих месте, где в сплетении щупалец родится нечто новое и прекрасное, словно смертоносный цветок.

В другой части города шагает чужак – внушительное существо, высокое и мускулистое, почти изваяние, высеченное из полированного оникса, с глазами, которые сверкают орешником и золотом. Многие смотрят ему вслед, но герою не до заинтересованных взглядов; он ищет новую жизнь – и вполне может найти ее в этом славном экзотичном городе.

В трущобах Гадробийского квартала морщинистая, увядшая женщина, высокая и худая, опускается на колени и начинает раскладывать узор из камней на влажной земле своего огорода. Прежде чем собирать урожай, почву требуется подготовить, и способы такой подготовки мрачны и загадочны. Женщина двигается как во сне, а в лачуге позади нее спит настоящим сном ее муж – чудовище без пальцев, исполненное страха и ненависти, и сны его поистине темны, ибо даже солнцу не под силу проникнуть в укромные уголки души.

На палубе судна, пришвартованного в гавани, отдыхает женщина. Где-то в городе находится ее злонамеренный родственник, и она с раздражением не может перестать думать, что с этим делать. И надо ли с этим что-либо делать. Нечто грядет, и как назло, любопытство – один из ее пороков.

Скобянщик ведет беседу с новообретенным вкладчиком – благородным членом Городского совета, пользующимся славой лучшего дуэлиста во всем Даруджистане. В конце концов стороны приходят к соглашению, что в ведение молодого и амбициозного Горласа Видикаса достаются железные рудники в шести лигах к западу от города.

Разбитая повозка катится по дороге мимо Майтена, вдоль озера. Внутри ее, на грязных подстилках лежит побитый мальчик. Он все еще без сознания, но жить будет – это уж точно. Бедняжка.

Видите ли, дорога ведет только к одному месту, к одной участи. Старик-пастух совершил удачный торг и уже закопал вырученные монеты под задним крыльцом лачуги, где живет со своей старухой-женой, чье здоровье было подорвано семью выкидышами, а потому неудивительно, что жизнь вызывает у нее лишь горькое раздражение. Но старик хочет скрасить ей последние тяжелые годы и скрасит, ведь он оставил одну медную монету, чтобы бросить на закате озерным духам, – древнюю и потемневшую, с отчеканенным на ней ликом пастуха, которого старик не знал. Да и откуда ему, ведь то был лик последнего даруджистанского Тирана.