Из внешней комнаты доносился скрип гончарного круга. Наконец, после долгой разлуки, этот звук вернулся в его жизнь – и как будто не было ни гнусного разбоя и рабства, послужившего справедливым наказанием, ни гнилой ямы, где он лежал с наручниками бок о бок с варварами-теблорами. Не было огромного воителя, распятого между кораблями, которому Торвальд вливал в растрескавшийся рот соленую воду. Не было ни чародейских бурь, ни акул, ни искореженных миров, сквозь которые надо ползти, ни кошмаров об утоплении… Нет, все это произошло не с ним, а с кем-то еще – история, спетая полупьяным бардом, столь фальшивая и неправдоподобная, что слушатели готовы были буквально разорвать кретина на части, вспомни он еще один невероятный подвиг. Да, это все произошло с кем-то другим. Круг скрипел, как и раньше, а жена придавала глине форму, симметрию и красоту. Конечно, после любовных утех работа у нее не спорилась, словно экстаз высосал из нее силы, питавшие творчество. Он, бывало, переживал по этому поводу, но она лишь с улыбкой отмахивалась и сильнее нажимала на педали.

Полки в общей комнате были уставлены посредственной работы горшками. Повод для беспокойства? Когда-то – возможно, сейчас – нет. Торвальд, по сути, бросил жену, и ей не было никакого резона чахнуть в одиночестве или трауре. Жизнь продолжается, значит, надо жить. Естественно, у нее были другие мужчины и, скорее всего, даже остались. По правде сказать, чудо, что в момент его возвращения Тисерра была одна. Торвальд почти не сомневался, что дверь ему откроет какой-нибудь богатырь-полубог с растрепанными золотистыми локонами и челюстью, просящей кулака.

– Наверное, ушел навестить матушку, – проворчал Торвальд.

Он присел на кровати, наступил на тканый коврик, почувствовал ступнями нашитые на него плоские подушечки с лавандой. Теперь ясно, почему у нее так приятно пахнут ноги. В любом случае его совершенно не интересовало, чем жена занималась в его отсутствие, даже если у нее до сих пор остались заботы на стороне, хотя теперь эти… заботы совмещать ей будет непросто.

Начался новый день. Нужно было уладить кое-какие дела и после этого снова вернуться к жизни обычного даруджистанца. Навестить пару старых друзей, кого-нибудь из родственников (тех, кто станет с ним разговаривать), посетить места, по которым тосковал больше всего, а уж тогда и подумать, чем заниматься дальше.

Но всё по порядку. Надев привезенный издалека наряд (чистый комплект, жаль только весь мятый с просушки), Торвальд Ном вышел в общую комнату. Жена сидела спиной к нему, склонившись над гончарным кругом и нажимая на педали. Корыто с чистой водой стояло так же, где и всегда; Торвальд подошел и умыл лицо. Уколовшись о щетину, вспомнил, что надо бы побриться, – но за этим можно пойти, благо есть чем заплатить. Кто сумел подстроиться под обстоятельства, тот и в выигрыше. Он точно слышал эти слова от кого-то, но не помнил от кого.

– Любимая!

Тисерра повернула голову и улыбнулась.

– Вот, Тор, взгляни, как все ужасно. Видишь, что ты натворил?

– Ну это все злость…

– Не злость, а усталые бедра, – сказала она.

– А что, многие жалуются? – спросил он, разглядывая скособоченные тарелки на полках.

– Да нет, почти никто. Ты, муж, все неправильно понял. Вот такой нынче стиль в моде. Долой симметрию, да здравствует кривизна и убогость. Каждой благородной даме сейчас нужен бедный родственник из деревни – какая-нибудь пожилая тетушка, которая будет делать для семьи посуду, когда не сворачивает головы курам или чистит тыквы.

– Замысловатая ложь.

– Ну же, Тор, кто говорит о таком напрямую? Только намеки.

– Я никогда не умел разгадывать намеки. Разве что если мне намекнут на разгадку.

– За все время, Тор, у меня было ровно два любовника, каждый всего несколько месяцев. Имена назвать?

– А это кто-то из знакомых?

Тисерра не ответила. Торвальд повернул голову и встретился с ней взглядом.

– Понятно… – мудро кивнул он.

– Что ж, надеюсь, ты не будешь коситься на всех, кто зайдет к нам или поздоровается со мной на улице. Иначе мне лучше сразу сказать тебе…

– Нет, дорогая, не надо. Пусть это останется тайной… так интереснее. Не уверен, что сдержусь, если узнаю.

– Согласна. Именно поэтому я тебя тоже расспрашивать не стану. Ни где ты пропадал, ни чем ты там занимался.

– Но это совсем другое!

Тисерра вскинула брови. Торвальд подошел к ней.

– Нет, правда. Во вчерашнем рассказе я ни слова не приукрасил.

– Как скажешь.

Значит, не поверила.

– Дорогая, ты меня ранишь в самое сердце.

– Тебе пора, – сказала Тисерра, возвращаясь к глиняной массе на круге…

– Все чисто?

– Насколько это возможно. Я проверила. Если только Гареб не вырезает секретные знаки на каждой монете. Но у него могут возникнуть подозрения.

– Не беспокойся, на этот случай у меня заготовлена хорошая история, – заверил Торвальд. – Зарубежные заработки, неожиданное наследство…

– Только не переусердствуй, как вчера со мной, – сказала Тисерра с насмешкой.

Торвальд ничего не ответил. Да и зачем? Того великана, которого я неоднократно спасал, звали Карса Орлонг. Тис, ты правда думаешь, что я бы подобное выдумал? А отметины от наручников? Ну да, такая нынче мода у высокородных – смирение и покорность.

Да и какая разница.

– Я не собираюсь встречаться с Гаребом лично, – сказал он уже у двери. – Просто передам деньги через Ожога и Леффа.

Глиняная масса сорвалась с круга и шмякнулась о стену, повисела немного, затем с хлюпаньем сползла на пол.

Торвальд удивленно обернулся. Жена сидела с таким лицом, какого он не видел… уже порядочно долго.

– Погоди! – воскликнул он. – Никаких новых дел с ними, клянусь! Дорогая, они просто посредники, и всё…

– Торвальд Ном, если я узнаю, что ваша троица снова что-то затевает, я лично закажу тебя убийцам.

– Знаешь, ты им всегда нравилась.

– Торвальд…

– Понял, любимая, понял. Не волнуйся. С Ожогом и Леффом я больше не вожусь. Обещаю. Да и зачем? Мы же теперь богаты.

– Беда со списками в том, – сказал Ожог, – что в них много имен.

Лефф кивнул.

– Да, точно, беда. С именами ты попал в яблочко. У них ведь наверняка было целое собрание, как думаешь? Вот они, ростовщики, вальяжно устроились в тесной, прокуренной комнате, вокруг ходят юные красотки, кормят их виноградом, а в углу сидит писарь с перепачканным чернилами лицом и ведет список. В нем всякие неудачники, отчаявшиеся или глупые настолько, что готовы подписать любую бумагу, согласиться на любой, даже самый дикий процент. Верно ты говоришь, Ожог: имена. Имена бедных и отчаявшихся дураков.