космологических коннотаций: вот спящая красавица, а вот украдкой убивающий ее молодец, который оглядывается на некую властительную особу. Невольно жалеешь жертву заговора. Будь Медуза омерзительна, я не чувствовал бы к Персею ни малейшей неприязни.

Важное новшество Полигнота — трехчетвертной ракурс Медузьего лица. Надеюсь, читатель согласится, что стоит Медузе закрыть магически действующие глаза, как ее лицо, пусть фронтально изображенное, обретает естественную возможность поворачиваться хоть на девяносто градусов — до чистого профиля. В сложном ракурсе лица Медузы проявилась, по-моему, чувствительность Полигнота — современника Фидия — к эффектам круглой скульптуры. Своим рисунком он отвечал самому себе на вопрос: может ли Медуза в бронзе или мраморе быть такой же уродливой, как на поверхности вазы? Нет, это невозможно, ибо у омерзительных (хотя орнаментально-прекрасных) архаических ее ликов нет объема. Если же скульптор, по идее, вынужден делать ее красивой, то почему вазописец не может сделать это добровольно?

Ил. 221. Мастер Бостонского фиала. Кратер. Ок. 440 г. до н. э. Агригент, Археологический музей. № AG 7

Около 440 года до н. э. в Афинах поставили «Андромеду» Софокла. Сохранились лишь маленькие отрывки, в одном из которых фигурирует сатир, поэтому неизвестно, было ли это произведение трагедией или сатировской драмой. Вскоре Мастер Бостонского Фиала, работавший в Аттике, изобразил на аверсе белофонного кратера, ныне находящегося в Агригенте, актера по имени Эвайон (Euaion) в роли Персея (ил. 221). В первую очередь именно к этой одними лишь линиями виртуозно очерченной фигуре отнес бы я слова Юнгера о «божественной свободе» Персея и «небрежности, когда все трудное кажется легким»[453]. Упругостью линий обеспечено совершенное равновесие между силой тела и окружающей средой. Нарисованный в профиль Персей ступил на выступ скалы и, подавшись вперед, оперся локтем на колено. Подбородок, касающийся тыльной стороны ладони, вниз не давит; поза героя полна энергии. Даже если бы справа исчезло изображение Андромеды, было бы видно по лицу Персея, что приостановился он лишь на миг, пораженный вдруг открывшимся прекрасным и тревожным зрелищем. Он должен немедленно оттолкнуться и лететь вперед на всех своих четырех маленьких крылышках вызволять красавицу, привязанную к трем шестам — как бы замурованную в прозрачной трехгранной призме! Копья, которые Персей держит наперевес, разобьют этот хрустальный гроб.

Ил. 222. Мастер Ахилла. Арибалл. 440–430 гг. до н. э. Выс. 13 см. Париж, Лувр. № CA 6106

Ил. 223. Кратер. Ок. 430 г. до н. э. Болонья, городской Археологический музей. № 325

Озаренное мгновенной влюбленностью лицо Персея — все тот же классический тип. Можно ли считать это лицо портретом Эвайона? Сомневаюсь. Для идентификации актера достаточно было бы имеющейся на кратере надписи: «Эвайон, сын Эсхила, прекрасен». Но чтобы он был Персеем, недостаточно атрибутов — нужны узнаваемые с первого взгляда черты лица.

В Лувре хранится того же времени арибалл, на котором Мастер Ахилла запечатлел классический лик Персея вне какого-либо действия: погрудный образец словно специально для срисовывания (ил. 222).

Но такой облик Персея, кажется, уже наскучил афинским заказчикам расписных сосудов и вазописцам. В Болонском археологическом музее хранится кратер, на аверсе которого Персей в присутствии Афины показывает голову Медузы Полидекту (ил. 223). В ее асимметричных глазах я вижу внезапное пробуждение от чудовищной боли — последнего ощущения, которое довелось ей испытать. Она здесь единственный внушающий сочувствие персонаж среди трех дегенератов, вжавших в плечи огромные уродливые профили своих лиц. У Персея вид молодого брюзги, хотя классические черты не деградировали напрочь. Крылья на эндромидах и петасе так тяжелы, что, пожалуй, могли бы отбить у него охоту летать. Нижняя часть фигуры Полидекта уже превратилась в камень. Похоже, что сцена написана под впечатлением от неизвестной нам комедии.

Ил. 224. Аттическая ойнохойя. Ок. 420 г. до н. э. Афины, Национальный археологический музей. Коллекция Власто. Рисунок Эмиля Жильерона

Не гнушалась афинская публика и более грубыми насмешками над Персеем. На ойнохойе примерно 420 года до н. э. из коллекции Власто большеголовый кудлатый человечек с серпом в левой руке и, кажется, пустой сумкой скачет на подмостках высотой в три ступеньки, как сатир, заголясь, тряся козлиной бородкой и задирая ногу так, что видна стопа (ил. 224). Что-то выкрикивая и размахивая свободной рукой, он обращается к паре, сидящей перед сценой на клисмосах, — закутавшимся в гиматий важным бородатым господином, невозмутимо созерцающим дикую пляску, и круглолицей блондинкой топлес, не расстающейся с зеркалом. Скосив на соседа глазищи с длинными ресницами, она подталкивает его локтем, указывая на сцену: дескать, я красивее Медузы, не правда ли? Но тот не обращает на нее внимания.

К концу V века до н. э. в аттической вазописи происходит радикальное очеловечивание Горгон. Быть может, тем самым завершался длительный переход от чудовищного их облика, персонифицировавшего в глубокой древности ужасающие силы доолимпийской неупорядоченной природы, в свойственное полисному сознанию усложненное представление о зле, способном принимать в олимпийском космосе замаскированный облик[454].

Ил. 225. Мастер Боннской Группы 94. Канфар. Страсбург, Институт классической археологии. № 15574 (Topper K. Perseus, the Maiden Medusa, and the Imagery of Abduction // Hesperia, No. 76 (2007). P. 84, Fig. 9)

Мастеру Боннской Группы 94 приписывают роспись страсбургского канфара, на аверсе которого Персей стремглав улепетывает от Горгоны, изображенной на реверсе (ил. 225). Оглянувшись, задиристый сорванец подскочил, широко расставив толстые длинные ноги, держа перед собой голову Медузы за волосы и размахивая серпом. Нет у него ни крылатой шапки-невидимки, ни крылышек на эндромидах. Удивительно, что довольно длинные вьющиеся его волосы почти горизонтально простерты вперед. Пренебрежение аэродинамическим эффектом придает ему чрезвычайно бойкий, прямо-таки геройский вид. Нарисованная в профиль голова Медузы — просто голова женщины без каких бы то ни было устрашающих черт. Чистым профилем обращена к нам и ее сестра в великолепном длинном бурно колышущемся хитоне, утяжеляющем бег. Только развернутые за спиной большие крылья не позволяют принять ее просто за женщину с аккуратно прибранными волосами, собранными на затылке в кичку.

Существует гипотеза, что Мастер представил