Персей и Медуза

Что побудило Гомера однажды заставить Зевса назвать не Геракла, а Персея «славнейшим в сонме героев»?[436] Сказано это в «Илиаде», и других упоминаний Персея там нет.

Дело, может быть, в том, что Персей, обезглавив Медузу, создал, сам не ведая, предпосылку для возникновения героического эпоса. Из крови убитого чудовища родились крылатый конь Пегас и воин с золотым мечом Хрисаор. Впоследствии Пегас ударом копыта выбьет на Геликоне источник поэтического вдохновения и станет любимцем Муз. А что происходит с великим воином во вдохновенном воображении поэта? У него появляется немалый шанс стать героем эпоса. С Хрисаором этого не произошло. Но можно ли начисто отрицать вероятность того, что совместное появление на свет пары этих детей Медузы и Посейдона могло навести Гомера на мысль о далеко идущих последствиях?

Но и без этого события — не будь Персея — не приключилась бы Троянская война, и не спеть бы Гомеру «Илиаду». Ибо Елена Прекрасная, на которую позарился Парис, была Персею правнучкой. Агамемнон же, возглавивший ахейское войско под Троей во исполнение клятвы, данной Тиндарею, земному отцу Елены, оказать ее мужу и брату своему Менелаю помощь в беде или обиде, царствовал в основанных Персеем Микенах[437].

Немаловажно, наконец, что Гомер в «Илиаде» не упоминает Диониса. А ведь имя бога виноделия было, по всей видимости, известно микенской знати. Об их отношении к нему говорит полюбившаяся в Арголиде легенда: Дионис якобы вторгся в Аргос, Персей его победил[438], умертвил и бросил труп в Лернейское болото — ко входу в Аид, который сторожила гидра. Персей для Гомера мог быть воплощением древней аристократической ахейской догеракловой доблести.

Читателя может раздражать, что, излагая эти соображения, я ничего не утверждаю. Но моя фантазия не может не отозваться на работу эллинского мифопоэтического воображения, и я не вижу причин, чтобы скрывать это. Конечно, можно не придавать значения отмеченным мной мотивам и решить, что Гомеру просто было удобно, чтобы Зевс, предлагая Гере насладиться любовью, попытался ее уверить, что так, как он ее здесь и сейчас, на вершине Иды, любит, он не любил даже «белоногой Данаи», что родила ему Персея. Пусть будет так. Буду рад и тому, если кто-то из читателей усомнится: действительно ли Персей в глазах Гомера не отличился ничем особенным?

«Стрелою ввысь устремленным» (pfeilgleich aufsteigenden) назвал Персея Фридрих Юнгер[439]. И действительно, уже на самом раннем дошедшем до нас изображении героя — рельефе, украшающем шейку находящегося в Лувре «беотийского» пифоса примерно 670 года до н. э.[440], — он отличается от других героических персонажей эллинского искусства того времени мальчишеской стройностью, хотя у его шапки-невидимки еще не тот остроконечный фасон, который впоследствии сделает его стрелоподобие очевидным (ил. 211). Показанный в профиль Персей, подступив слева к Медузе на расстояние вытянутой руки и схватив ее за волосы, поднес меч к ее горлу и отвернулся, чтобы не встретиться с ней взглядом. Ибо вопреки мифу здесь, как во всех архаических изображениях этого эпизода, Медуза погибает не во сне, а наяву, что обостряет риск Персеева дела. Под плоской шапкой с лихо загнутыми вверх полями вырисовывается топорный абрис остроносого безбородого лица с огромным круглым глазом, отпечатанным в глине пунсоном в самом центре головы, близ уха, и с длинной щелью рта, приподнятость которой придает Персею глумливое выражение. С затылка спадают прямые локоны, ровно подрезанные на уровне плеч. Туго подпоясанная на тонкой талии туника обтягивает ягодицу, едва скрывая промежность. Качнувшаяся вперед сумка для головы Медузы и торчащие сзади ножны добавляют фигуре энергии. На сухощавых ногах — сандалии, крылатость которых показана спиралевидными усиками повыше лодыжек. Таким входит Персей в эллинское искусство. Однако беотийский его облик не станет каноническим.

Ил. 211. «Беотийский» погребальный пифос. Ок. 670 г. до н. э. Выс. 130 см. Париж, Лувр. № CA 795

Фигура Медузы — подтверждение мысли Вальтера Буркерта: «Горгоны, вне всякого сомнения, исходно были маски»[441]. Мастер представил ее кентавридой, тем самым расширив поле изображения и напомнив о ее интимной связи с Посейдоном — прародителем всего конского племени. Лицо и торс даны анфас, лошадиная часть — в профиль. Снова хочется процитировать:

На геометрических и раннеархаических изображениях кентавров мы видим нормальных людей с человеческими ногами и приставленной сзади частью лошади, причем неподвижность этой добавочной части выдает некую искусственность[442].

Из-под низкого лба таращатся огромные, круглые, как у Персея, глаза. Но они излучают «каменную смерть»[443], тогда как глаз Персея может, но ни в коем случае не должен дать ей осуществиться. Патетическая драма взглядов — мотив для погребального пифоса уместный. Зубы Медузы оскалены, как если бы у нее не было губ. Однако вопреки зверской мине, руки ее висят, как плети. Хитон, спереди свисающий до щиколоток, а сзади обтягивающий лошадиное туловище, рябит мелковолнистыми вертикальными струйками: Медуза — существо земноводное.

Вазописцев до середины VI века до н. э. больше, нежели убийство Медузы, занимало преследование Персея ее бессмертными сестрами — Стено («Сильной») и Эвриалой («Далеко прыгающей»). Ценность этого сюжета — не только драматическая, но и декоративная: фризообразной вереницей бегущих фигур, оставляющих позади обезглавленную, можно охватить, по меньшей мере, весь аверс или реверс вазы.

Непревзойденное остроумие проявил Мастер Несса, расписывая тулово погребальной амфоры под знаменитым изображением Геракла, убивающего Несса (ил. 130, с. 244). Гениальность его решения не столько в противопоставлении героя Горгонам, сколько в том, что Персея на вазе нет. Волшебный петас скрыл его не только от них, но и от нас (реверс амфоры не был декорирован). Источник драматического напряжения — сами Горгоны. У обезглавленной схлопнулись крылья, из обрубка шеи хлещет кровь. Нелепый комок плоти пытается бежать вслед Стено и Эвриале, мчащихся вправо.

Бесполая человеческая фигура с серповидными крыльями; «коленопреклоненный бег»; огромная круглая голова анфас; сверлящий взор; змеи вместо волос; широко раздвинутые губы, из‐за которых торчат кабаньи клыки и свисает на бороду язык, — этой схемы, созданной воображением Мастера Несса, вазописцы будут придерживаться на протяжении добрых