– Слава богу, только вывихнута, – поправила Елизавета Петровна и добавила укоризненно, – я ж тебе говорила.

Витя сидел голым по пояс, и на его торсе заметны были множественные ссадины и синяки. Под глазом набухал ядовито-лиловым большой фингал.

– Ничего. Бывает и хуже, – критически осмотрев приятеля, подытожил Андрей.

– Бедненький, – пожалела Агриппина.

– И что за человек неутёпный! – жаловалась бабушка. – От госпитализации отказался, в милицию заявлять не захотел…

– Ну и что произошло на этот раз? – наклонился к нему Андрей.

И жертва нападения, с трудом ворочая языком и кривясь от боли в вывихнутой челюсти, принялась описывать свои утренние злоключения.

– На работу по-ошёл…Дворами, чтоб бы-ыстрее… Трое набросились. Или че-етверо…

– Так трое или четверо? – нетерпеливо перебил его Андрей.

– Погоди… спокойно, – Агриппина коснулась рукой плеча Андрея, – видишь, не помнит человек, да и какая сейчас разница – трое или четверо? – Она повернулась к Виктору. – Рассказывай. Где именно это случилось?

– На пусты-ыре. Где два дома со-ожгли.

– На Чкалова? – догадался Андрей.

– Ну…

– Местечко безлюдным не назовёшь, особенно утром, – вставила своё слово бабушка.

– Та-ак они меня схватили и сразу затащили… С улицы не видать, из домов… тоже не видать.

– Куда затащили?

– Да в до-ом сгоревший. Второй, который не разобрали…

В отличие от Агриппины, не слишком хорошо ориентировавшейся в центре Гатчины, Андрей сразу понял, о каком пустыре и о каком «не разобранном» доме идёт речь – весной по городу прокатилась волна поджогов – страдали исключительно деревянные многоквартирные дома, в основном расположенные в центральной части города. Как раз тогда земельные участки под застройку стремительно росли в цене и люди поговаривали, что «освобождение» центра Гатчины от деревянных строений напрямую связано с этим. Впрочем, это были одни слухи и домыслы, а на самом деле – бог весть… Как бы то ни было, на улице Чкалова образовалось два пепелища – один дом выгорел полностью, летом его останки разобрали смуглые гастарбайтеры; другой успели погасить, но жить в нём теперь было невозможно (хуже, чем Гришина сторожка) – та же бригада южан начала разбирать, да так и не закончила. Там, в завалах обгорелых досок и гнилых брёвен, надёжно скрытые от взглядов прохожих остатками стен, таинственные хулиганы и отделали Витю Ниссена.

– Они что, просто напали и молча тебя молотили? – спросил Андрей. – Или говорили что-нибудь?

– Говорили, отдай, что взял… А я говорю… ничего я не брал…

– А они?

– Опять… стали бить… А потом один… зашипел… мол, не ты, так дружок твой с подружкой… И ещё сказали…

– Что?

– Сейчас вспомню… дословно… Один другому говорит… «Герр велел с этим поласковей… для острастки…».

– Кто велел? – на два голоса спросили Агриппина и Андрей.

– Ска-азали, герр… Вроде бы… Я не уверен, сами пони-имаете, в каком я был состоянии…

– А потом?

– Тебе повезло, – сказали, – а дружка ждёт сюрпризец. И подружку тоже, мол, ждёт сюрприз. И ещё… говорят, бабуся оклемалась – ваше счастье, но это был первый звоночек… А сейчас, дескать, второ-ой… А третий будет с сюрпризом…

– Выходит, мы с тобою, Витя, товарищи по несчастью, – сказала Елизавета Петровна. – Между прочим, я к следователю заходила…

– Когда ты успела? – удивился Андрей. – Сегодня никак. Вчера?

– Вчера. В первой половине дня. Пока вы спали без задних ног.

– Толк-то есть?

– Как посмотреть. Снова рассказала ему, как дело было… Тогда, с ограблением…Подписала заявление, протокол. И всё.

– А нам почему только сейчас говоришь?

– Да из головы вылетело. Самой странно даже. Хотя… Что там говорить, ничего не ясно, ничего не известно. И милиция ничего не найдёт.

Агриппина вскинула голову, точно протестуя против покорного смирения Елизаветы Петровны.

– Почему не найдет? – спросила.

– Обычно по вещам доказать можно. Вор попадётся на другом эпизоде, а вещи нашли – и не отвертишься. У нас-то не взяли почти ничего, – казалось, бабушка огорчена тем, что «ничего не взяли».

На секунду стало совсем тихо. Слышно было, как тикают ходики, продолжая неумолимо отсчитывать секунды этого суматошного дня. Виктор молчал, собираясь с мыслями.

– Они тебя отпустили, и ты пошёл прямиком сюда? – спросил его Андрей.

– Прямо сюда. Они сказали, иди и передай… Насчёт сюрприза…

– И поэтому ты пошёл? Они сказали: «Иди и передай», – и ты исполнил.

– Да… Нет… Не знаю… – смешался Ниссен.

Дело было непонятное – и одновременно ясное. Бабушка отправилась на кухню «готовить ланч», как она выразилась. И вдруг мобильный телефон Андрея заголосил – он взял его и стоял, приглядываясь к чему-то, недоступному остальным.

– Хм… Номер абонента засекречен, – прочитал он вслух сообщение, высветившееся на дисплее, – очень интересно, – прокомментировал, и лишь после этого нажал клавишу приёма вызова.

– Да, я слушаю.

Абонент с засекреченным номером говорил явно изменённым голосом:

– Слушаешь? Молодчина. Слушай внимательно и не перебивай. Ты сейчас все свои приобретения, ну ты понял какие… сложишь в пакетик и принесёшь куда я тебе скажу…

– А не возглавить ли тебе колонну идущих на х…? – весело спросил Андрей.

– …Ишь какой смелый! – после паузы хрипло сказал тот. – Как бы жалеть не пришлось…

– Тебя пожалеть? Ты, собственно, кто ты таков и какого ляда добиваешься?

– Заткнись, придурок! Я два раза не повторяю… Сложишь в пакет, что нашёл под деревом и остальное…

– «Я не повторяю» и сразу же повторил! – напряженно рассмеялся Андрей.

Собеседник дал отбой. Нарочитая беспечность Андрея, видимо, не на шутку его взбесила. «Засекреченный» явно принял за чистую монету интонации, которые не сказать, чтобы легко дались Андрею. Ладно, пусть маленькая, но победа, подумал Андрей, которого охватило нехорошее предчувствие.

– Конкуренты звонили, – догадалась Агриппина.

– Они, родимые. На испуг берут… – подтвердил Андрей. И мысленно спросил себя: «Может, и вправду… черт с ним со всем?».

Однако девушка, словно прочитав эти мысли, подняла на него зелёные глаза – в них горела непоколебимая уверенность:

– Не отступать! И не сдаваться! – твёрдо произнесла она.

Где-то я уже слышал этот девиз… – подумал Андрей; мгновение спустя ему уже было стыдно за своё капитулянтство, пускай даже в мыслях, и ещё более стыдно оттого, что его Агриппина каким-то образом уловила флюиды сомнения и подала ему пример твёрдой решимости. Слабая женщина – сильному мужчине. О времена, о нравы!..