три раза больше, чем преподаю в школе. Так что в конце учебного года я увольняюсь. Уходи со мной. Поработаем в студии вместе?

Он заглядывает мне в глаза, ожидая ответа, но у меня его нет. Я шокирована по двум причинам. Во-первых, я не ожидала, что он задаст такой вопрос; и, во-вторых, он бросает школу и хочет, чтобы я работала на него?

— Вау… рисовал. Я и понятия не имела, что ты так занят живописью. То есть, я знала, что ты занят, но… — я все еще не знаю, что сказать. Я рада за него. В конечном счете, это именно то, чего он всегда желал, и слышать, что он хочет, чтобы я находилась рядом с ним, еще более ошеломляюще. — И ты хочешь, чтобы я работала на тебя? Дрю, это ужасно мило с твоей стороны, что ты спрашиваешь именно сейчас, когда у меня нет работы, хотя знаешь, что я даже не могу нарисовать прямую линию.

— Нет, я не хочу, чтобы ты работала на меня. Я хочу, чтобы ты работал со мной. И это никак не связано с тем, что у тебя сейчас нет работы; я бы все равно попросил тебя об этом. Просто сейчас это удобнее. Тебе нравится заниматься с детьми и играть на фортепиано, у тебя это хорошо получается, и ты это очень любишь. Я думал, ты согласишься. Это может быть нечто большее, чем просто художественная студия, Лилли, и я хочу, чтобы ты стала частью этого. Мы можем разделить это вместе.

Я крепко зажмуриваюсь. Нет. Не стану плакать. Не здесь. Не сейчас. Он словно читает мои мысли и точно знает, чего я хочу. Я тоже люблю его, как и он меня. Проводить с ним каждый день, когда мы оба работаем в своей стихии, отдаваясь каждый своей страсти… это похоже на воплощение мечты. Единственное, что может улучшить всю эту ситуацию, — это если бы я стала его женой. Я думала об этом миллион раз, но он, кажется, доволен тем, как складываются наши отношения на данный момент, и я могу с этим смириться. Но как долго? И что случится, если что-то пойдет не так? Что бы мы тогда делали с нашей студией?

— Ты в порядке? Я что-то не так сказал? — спрашивает он.

Я не открываю глаза.

— Ш-ш-ш-ш. — Вот, что я делаю, чтобы не расплакаться. До сих пор это помогает. — Дай мне секунду.

Хотя и не могу видеть выражения его лица, я чувствую, как по нему расползается улыбка. Я делаю пару глубоких вдохов и открываю глаза, чтобы убедиться, что права.

— Я правда не знаю, что сказать. Все это так неожиданно.

— Просто скажи «да», — советует он.

— Не то, чтобы я неблагодарна; пожалуйста, не подумай ничего такого, но не мог бы ты дать мне немного времени на обдумывание?

Я уже знаю свой ответ. На все его просьбы я всегда отвечаю «да», но мне хочется убедиться, что он делает это не ради меня и не потому, что мне нужна работа. Я бы чувствовала себя ужасно, если бы что-то не получилось. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя обязанным помогать мне. Не ради его бизнеса. А если бы мы расстались, какие последствия это имело бы для меня? Я даже не уверена, что могу с этим справиться.

Пальцы Дрю скользят по моему плечу.

— Подумай об этом столько, сколько тебе нужно. — Он наклоняется и оставляет на моем плече легкий, долгий поцелуй, затем еще один на шее. Его губы касаются моего уха, когда он шепчет. — У меня еще один вопрос.

— Хорошо, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, поскольку от его прикосновения по моему телу пробегает дрожь.

— Ты переедешь ко мне?

Это единственный вопрос, над которым мне не нужно задумываться. Мы и так спим то у него, то у меня, и теперь редко в своих кроватях поодиночке. Переезд является логичным решением. Нет смысла вносить две арендные платы, когда мы можем разделить одну.

— Да, — отвечаю я.

— Почему все твои ответы не могут быть такими же быстрыми? — дразнит он.

— Мы и так практически живем вместе. В этом нет ничего сложного.

— Как насчет того, чтобы поесть и свалить отсюда? Нам нужно сделать еще одну остановку, прежде чем вернемся домой, — подмигивает Дрю.

Я выгибаю бровь.

— О, правда? Оставляем лучшее напоследок?

Он пожимает плечами и снова подмигивает.

— Может быть.

После того, как мы заканчиваем ужин и выпиваем еще бутылку вина, Дрю едет обратно к нам домой, а оттуда в соседний город, на Красную площадь. Ожидание мучительно, и я спрашиваю, куда он меня везет. Он отвечает, что несколько коллег Филиппа устраивают выставку в местном художественном центре, и он приглашен. Дрю обещает, что не будет никаких неожиданных картин, посвященных воспоминаниям о прошлом, с моим изображением на них, и мы просто поддержим искусство. Все просто.

Центр искусств на Красной площади представляет собой большое здание из обожженного оранжевого кирпича с тремя огромными белыми колоннами перед входом. Войдя внутрь, я чувствую, что все на меня пялятся, но знаю, что это не из-за того, что я слишком нарядно одета. Видя мужчин в костюмах и смокингах, а женщин в платьях, я сразу же ощущаю себя в своей тарелке. Тем не менее, ловлю на себе несколько блуждающих взглядов, следящих за моими движениями то тут, то там, и могу поклясться, что один раз кто-то указывает на меня пальцем.

— Я чувствую себя третьей лишней, — бормочу я Дрю. — Все смотрят на меня.

— Разве я не говорил тебе однажды, что трудно устоять перед обаянием красивой женщины? Ничего не изменилось.

Я качаю головой и пропускаю эту мысль мимо ушей, продолжая идти рядом с ним. Мы обходим все вокруг, оценивая произведения искусства острым взглядом, не торопясь переходя от картины к картине.

— Итак, что именно надо делать на этих мероприятиях? — спрашиваю я.

— Как и сейчас, осмотри картину и постарайся оценить старания и красоту работы. Обычно я читаю название картины и гадаю, как художник пришел к такому названию. В большинстве случаев это легко, но мне нравятся сложные задания.

— Самые трудные? — спрашиваю я.

— Да. Иногда картина раскрывает противоположное тому, что изображено в названии.

— Зачем кому-то это делать?

— Художник сам решает, какие чувства вызывает у него картина. Для зрителя это может показаться просто счастливым, ярким, солнечным днем. Но для художника это болезненное воспоминание… или что-то совсем другое. Искусство — это самоинтерпретация. Ты видишь только то, что хочешь