Я медленно, очень медленно, выдохнул, выравнивая голос:

— Видимо, вы ошиблись, киро. Из меня получился плохой демон. И знаете, что…

Вот сейчас, сейчас… Главное, выдержать паузу и он поведётся: наклонится ещё немного. Рукоять ножа, которым ещё вчера Брид резала кровяную колбасу, скользнула в ладонь. Демон повернулся, открыл шею. Я бросился.

В следующее мгновение он небрежно сапогом наступал на мою грудь, а нож лежал в каком-то пальце от того места, до которого я из последних сил мог дотянуться.

Первый Тёмный погладил две посеребрённые столетиями полоски на висках. Он был очень немолод, хоть и казался, по человеческим меркам, мужчиной в рассвете сил. Демоны стареют иначе. Демоны очень долго набираются опыта. И против него у меня с самого начала не имелось шансов.

— Бесталанная ведьма, говоришь?

Я молчал, как молчал тогда, когда меня, лишённого надежды, имени и воли, притащили сюда впервые.

— И, разумеется, это не она подговорила тебя освободить и быстренько занять место Первого Тёмного?

Я не удержался от улыбки: Триста? Подговорить? Вот уж точно нет.

— Или может, — Тёмный присел на корточки, вдавливая сапог в мою грудь и не давая дышать, — это, конечно, редкостная глупость. Ни один демон на такое не пойдёт. Но, возможно, ты оказался настолько глуп, чтобы попытаться её спасти?

Настолько, верно. Но не настолько, чтобы произносить это вслух и подставлять девчонку под удар. Не учёл я лишь одного: Первому Тёмному не нужны слова. Он расплылся в совершенно доброжелательной улыбке и на мгновение прикрыл глаза, смакуя мою тщательно скрываемую злость:

— Или всё намного проще и ты, маленький смешной демонёнок, влюбился. Что? Молчишь? Не знаешь? Не веришь, что демоны могут влюбляться? А если так: я ведь тоже иногда могу развлекаться. Что скажешь, если ты погостишь здесь, внизу, а я заменю тебя наверху. Думаешь, ведьмочка будет по тебе скучать? Думаешь, она вообще заметит разницу? Уверяю, я куда лучше тебя справляюсь с дурочками вроде неё. Магия — очень заманчивая штука. Тысячи и тысячи женщин отдают всё, что у них есть, ради власти. Считаешь, что она устоит?

— Не советую проверять.

Нож пришёлся бы как нельзя кстати, но зубы тоже не подвели. Есть же от демонской устрашающей челюсти хоть какой-то прок?

Я вцепился в его ногу, чувствуя, как ломаются рёбра. Не самое болезненное, что случалось в моей не-жизни.

Первый Тёмный отскочил, ощупывая окровавленную штанину:

— О, демонёнок разозлился? Вот теперь и правда весело.

Насколько быстр сражающийся демон? Ровно настолько, чтобы комната плыла перед глазами, превращаясь в нескончаемую алую полосу.

А Первый Тёмный в разы быстрее.

Я бил, снова и снова промахиваясь, царапая лезвием затхлый воздух, вспарывая ткань. Он смеялся, подзадоривая, играючи, сбрасывал камзол и приманивал, как быка на красную тряпку.

— Что, не успеваешь? Подождать, пока ты отдышишься, демонёнок?

Дышать я, кажется, и вовсе забывал. Бежал, рычал, бил, бил, бил. Снова и снова, раз за разом, в пустоту.

— Тебе стоило подготовиться лучше. Ведьма очень разочаруется, когда узнает, что ты не попытался меня задеть.

Новый удар. И ещё один. И ещё.

Единственный вздох — и свист, свист, свист лезвия заговорённого ножа.

Не позволю! Если он разорвёт меня на части, если сотрёт сами воспоминания обо мне, если Триста возненавидит меня за этот совершенно идиотский поступок, всё равно не позволю Первому Тёмному ей навредить!

«Обещаешь?», — прозвенел в голове её недоверчивый голос.

Я не солгу. Больше нет.

Наверное, удар всё же стал случайным. Нож плавно вошёл в предплечье. Продолжая тускло поблескивать, остриё вынырнуло с другой стороны. Кири Брид всегда очень тщательно точила лезвия.

Первый Тёмный покачнулся, отступил назад, в полном недоумении поднял к глазам раненую руку, дёрнул за рукоять, вытаскивая оружие.

— Осалил, — произнёс он больше удивлённо, чем высокомерно. — Теперь считай, что я наигрался,

Я сражался. Я в самом деле честно сражался. Бил, иногда даже попадал, не обращал внимание на сочащуюся кровь и на трещащие кости. Дважды сумел схватить нож и один раз оцарапать плечо Тёмного. И это самое большее, чем мог бы похвастать любой из знакомых мне демонов.

Когда он отволок меня к Завесе, я ещё верил, что смогу подняться.

Когда руки мертвецов сомкнулись на моей шее и начали затягивать в темноту, думал, что нужно лишь отдышаться.

Когда Завеса сомкнулась за спиной, я помнил лишь одно имя.

Триста.

— Доброе утро…

А в ответ — тихо.

— Рок?

Я повернулась на бок, чтобы уткнуться лицом в его грудь.

А рядом — пусто.

— Рок? Рок?! Рок!!!

Нет, нет, нет! Пожалуйста, богиня! Лунная жрица, прошу тебя! Это не могло, не должно было случиться! Нельзя было спать! Держать его за руку, стискивать из последних сил, прижимать к губам…

Я прошептала едва слышно, уже понимая, что он не отзовётся:

— Рок…

Всё на месте. Всё так же, как до него. Аккуратно сложенное на стуле вчерашнее платье. Он сорвал его с меня, хохоча, небрежно скинул на пол, а я потом упрямо подняла и расправила.

Чашка из-под крепкого, до горечи, чая. Шиповник и розмарин. Чтобы точно не заснуть, не упустить его. Демоны всегда лгут. Успокаивают тебя, говорят, что ни за что не бросят. Не сделают больно. А потом рвут сердце в лоскуты, как сползающую с плеча блузку на слишком тугих пуговичках.

Приоткрытая дверца шкафа, где всегда пряталась от Вениамина его куртка. Из щели веяло пустотой.

Я не встала, — упала с кровати, уперлась ладонями в пол и тут же подскочила, качаясь, роняя выдохи вперемешку со слезами. Опрокинула стул, запуталась в упавшей одежде, ползком подобралась к шкафу, распахнула створки…

Его куртка лежала в самом низу, неаккуратно, впопыхах спрятанная под груду цветастых юбок, корсетов и рубашек. Куртка, с которой он не расстался ни разу за этот месяц. Как если бы надеялся вернуться.

Дрожащие пальцы не сгибались, не могли удержать жёсткую кожу. Я потянула куртку на себя, обхватила как могла крепко. Маленькая, глупая больше не-ведьма. Тебя снова бросил любимый мужчина. А на что ещё надеялась? Они всегда уходят, всегда обманывают. Он ведь предупреждал, что солжёт.

Зажмурилась, завалилась на бок, не выпуская находку из объятий.

Мокрое сбегало по щекам, щекотало уши, путалось в волосах. Это слёзы? Да, наверняка слёзы. Ведь женщины всегда плачут, когда их бросают…