Девушка не усматривает в его просьбе ничегостранного и выполняет ее со спокойной совестью. Юра улетает в Челябинск, он небоится, что Лена поднимет шум. Любовница по уши замарана, она согласилась неоткапывать мужа, является его единственной наследницей и будет сидеть тихо,боясь привлечь к себе внимание. При этом, зная имя режиссера спектакля,Трофимов стопроцентно уверен: очень скоро Леночка покончит жизнь самоубийством,оставив записку типа: «Не могу существовать без обожаемого мужа». Кстати, оноказался прав.

Я вновь опустился на стул.

– Что ты имеешь в виду?

Макс развел руками.

– У Лены в гардеробе обнаружили пустой пузырекиз-под яда и записку с наспех нацарапанными каракулями: «Ольгуша, прости! Немогу жить без Егора».

– Ничего не понимаю, – прошепталя, – хотя… нет! Ясно! Эдита на правах знакомой приехала высказать Ольгушкесоболезнования и сунула в шкаф тару из-под яда и писульку. Искаженный почеркЛены можно объяснить ее волнением. Но почему Дружинина оказалась в больнице?Отчего не осталась умирать дома? Не хотела пугать Ольгушку!

– Эх, Ваня, – с явной жалостью перебилменя Макс, – совсем ты раскис и потерял умение мыслить. Лена вовсе недумала уходить из жизни самостоятельно. На поминках она изображала скорбь, и ейв самом деле было не по себе. Лена не понимала, куда подевался Юрий. Наследующий день Дружинина бросилась искать любовника, но везде был облом:мобильный молчит, общие знакомые Юру не видели. Кстати, Трофимов не приводиллюбовницу к себе на квартиру, они встречались в маленьких гостиницах. Поэтомупро дом рядом с МКАД Дружинина не знала, она в безумной тревоге, и тутвспоминает медсестру, девушку с необычными глазами. К ней Дружинину Юраотправлял за лекарством, сам он не захотел тогда светиться. Лена, попив домачайку, несется в больницу, ее толкает надежда, что помощница Юры, раздобывшаяснадобье, знает его адрес или в курсе произошедшего. Глупое предположение, ноона цепляется за соломинку.

В холле больницы ей делается плохо,бабка-гардеробщица из сочувствия к посетительнице, по доброте душевной,предлагает:

– Милая, хочешь чайку?

И тут… я, конечно, могу лишь предполагать…Никто этого не подтвердит, ведь Лена мертва. Но думаю, что слово «чай»взорвалось у несчастной в голове, она поняла, что ее отравили, и попыталасьсоставить записку, но мысли путались, рука дрожала, единственное, чтополучилось разборчиво – слово «Эдита», текст непонятен. На посторонний взгляд внем мало смысла.

– Одно время я думал, что автор затеи самЕгор.

– Нет, он жертва, – вздохнул Макс, –во всяком случае, в истории с похоронами. Кстати, знаешь, я поднял из архивадело о скифском золоте и обратил внимание на крохотную деталь, ее не заметилследователь: сандалии.

– Ты о чем?

– На берегу нашли одежду мальчиков. Витя, убивЕгора, догадался раздеть труп, чтобы придать произошедшему вид несчастногослучая. На песке остались шорты, рубашки, носки и… одна пара обуви, Егоркина.Отсутствие трусов можно объяснить – мальчики постеснялись купаться нагишом, нокуда делись сандалии Вити? Он же не пошел в них в воду! Зацепись много летназад следователь за крохотную малозначительную ниточку, глядишь, и размотал бывесь клубок.

– Ужасно, – прошептал я, – Егор жилс таким грузом на душе. Как ты думаешь, смерть второго мальчика – случайность?

– Ну, если ты сохранишь дружбу с Дружининым,сам поинтересуешься у него, – пожал плечами Макс.

– Ты забыл? Егор умер, под моим именем.

– Ой, Ваня! Прости! Я не сказал! Он жив.

– Кто? – как идиот воскликнул я.

– Да Егор же!

– Но звонили из больницы моей матушке,сообщили по месту прописки о смерти Подушкина, – залепетал я.

Макс махнул рукой.

– Наш российский бардак. Хотя в этой клиникепорядок, даже на каждой кровати висит табличка с именем и фамилией пациента.Так вот, в палате Егора умер больной, некто Шебалин, его увезли, а Дружининлежал у окна, оттуда дует. Внимательно следишь за моими словами? В палату вошламедсестра Наденька, которой ты приплатил за уход. Девушка увидела свободнуюкровать в теплом углу и, решив проявить заботу – она ведь получила деньги,позвала свою товарку. Сестрички вместе перекладывают Егора на новое место и счувством выполненного долга уходят пить чай, но они забыли про таблички, и Егороказался на койке с фамилией «Шебалин».

Труп настоящего Шебалина поставили на чернойлестнице, за ним пришли из морга, и санитар обнаружил отсутствие документовпокойного.

Надя с подругой наслаждались очередным тортомот родственников пациента, на посту сидела медсестричка, ничего не знающая оперемещении Егора с койки на койку. Под ругань санитара она бежит в палату,видит пустую кровать, срывает листок с записью: Иван Павлович Подушкин.Продолжать?

– Не надо. Что теперь будет с Эдитой?

– Думаю, ничего.

– Как?

– Ваня, – устало сказал Макс, –любой мало-мальски грамотный адвокат легко выцарапает старушку из лап закона.Что ей можно вменить? Проживание под чужим именем? Участие в краже скифскогозолота? Второе вообще не доказуемо!

– С ума сошел! – заорал я, напрочь забыво хорошем воспитании. – А идея не выкапывать Егора? Убийство Лены!

Сонное выражение будто сдуло с лица приятеля.

– Так ты ничего не понял? Это не ее рук дело.

У меня голова пошла кругом.

– Ты сам недавно сказал, что к Юрию обратиласьдама по имени Эдита.

– Ваня, – перебил меня Макс, –назваться кем-либо и быть им на самом деле вовсе не одно и то же. Ну, включимозг! Эдита передвигается с большим трудом, ей без провожатого и без палки наулицу не выйти. И в гостях у Ольгушки она никогда не была.

– Кто? Кто убил Лену? – вскричал я.

– Женщина, – сказал Макс, – котораямогла подслушать чужие разговоры, сложить два и два и понять все. Та, чтосообразила: у Лены есть любовник – и выследила пару. Дама, ставшая невидимойсвидетельницей беседы Егора и Юрия в кабинете Дружинина, любившая приемногосына беззаветно и столь же сильно возненавидевшая его, узнав о предательстве!Ну, назови ее имя!

Я раскрыл рот, закрыл, снова открыл, да так изамер.

– Ольгушка, – произнес Макс.

– Не может быть!

– Увы. Это правда. Она призналась.

– Но почему? Почему? – забегал я покомнате.

Воронов кашлянул.