окончательно добита как боевая единица. Потери были такими, что местные жители неделями закапывали воинов прямо там, где они были убиты. «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты» и могилы только братские, на которых, как известно, не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают. Потому новый поселок Вишневец почти весь стоит на солдатских костях…

А генерал Бондовский попал в плен, но бежал. Через несколько дней снова был схвачен, и по, счастью, угодил уже в другой лагерь, иначе бы расстреляли за первый побег. Его готовили к отправке в Хаммельберг, лагерь для пленных генералов, а он снова бежал. На этот раз вышел к своим. Столь удачные побеги очень заинтересовали особый отдел – «не засланец ли абвера под видом беглеца»? Четыре месяца шла углубленная проверка. Но свою честность Бондовский все-таки доказал. Был возвращен на фронт, ему снова дали дивизию и он успешно командовал ею до апреля 1944 года. А в день рождения Ленина был тяжело ранен в правую ногу. Ногу ампутировали, но за отчаянную храбрость оставили инвалида в рядах родной армии, которой он отдал себя всецело. Генерал на костылях с профессорской бородкой был назначен руководителем курсов высшего комсостава «Выстрел», где и служил, пока не вышел в отставку в 1947 году. Полный тезка Суворова, наследник его «Науки побеждать» Александр Васильевич Бондовский прожил еще двадцать три года и скончался в тихом безвестии в тихом городе Иваново. Там и был предан верхневолжской земле под залпы траурного караула. В кремлевской стене места для героя не нашлось. Его занял армейский комиссар 1-го ранга Мехлис…

* * *

За неделю до начала войны Настя Астапчук была отправлена из лагеря в минскую тюрьму. Одна из товарок написала на нее донос, что Астапчук снова занялась проституцией, продавая себя за деньги красноармейцам и охранникам. Там было так и написано: «Занялась делом по первичной статье, чтобы через проституцию забеременить и досрочно выйти на свободу». Следствие по новому делу «рецедивистки» должно было начаться на улице Володарского в Пищаловском замке 23 июня. Старинная тюрьма с четырьмя крепостными башнями по углам была заключена в цитадель из современных корпусов. Над ней, над «Володаркой», как нарекли ее местные жители, витала мрачная слава «расстрельного места», сбежать из которого было невозможно. Она и поныне остается одной из самых мрачных тюрем Европы.

22 июня 1941 года заключенным «Володарки» не выдали на завтрак даже воды. Не разрешили выносить параши. Охранники ходили чем-то подавленные. Пошли слухи, что из одной из камер был совершен удачный групповой побег, и теперь в наказание весь Пищаловский замок будут морить голодом. Заключенные задавали вопросы, но надзиратели отвечали коротко и злобно: «Лишних вопросов не задавать!»

И только 24 июня после первой «ковровой» бомбардировки Минска, вековые тюремные стены задрожали от взрывов, а в окнах, там, где не было «намордников», стало видно, как в небо взлетают обломки досок, куски кровельных листов, ветки деревьев… Едкий дым накрыл «Володарку». Надзиратели опять забыли про выдачу еды и вынос параш. И только поздно вечером в коридорах тюремного замка стало что-то происходить. Настя услышала как справа и слева вдруг залязгали засовы камер. Распахнулась и их камера, где сидели девять женщин. Надзиратели, вопреки обыкновению, были с оружием, но не с наганами, а с армейскими винтовками.

– Выходить всем! Без вещей! Без вещей! Кому говорят, без вещей!

Настя сунула в карман халата краюху хлеба от вчерашнего ужина и пару кусочков сахара.

Во дворе заключенных строили в колонну. Тут выяснилось, что днем одна из бомб взорвалась у главного входа в тюрьму и осколки влетели в близко расположенное окно камеры. Несколько человек получили ранения в голову.

Какой-то блатной, вор в законе, закатил истерику:

– Никуда не пойду! Тюряга – мать родная! Мне камера – сестра! – бился он на асфальтовом плацу. – Пристрелите меня, падлы, а я никуда не пойду!!!

К нему подошел начальник охраны.

– Пристрелить?

– Да, стреляй, сука, стреляй, вертухай, волк позорный!

Вохровец вынул наган и пальнул в орущий рот.

Еще троих таких же крикунов в законе развели по углам двора и пристрелили без лишних слов. Но из тюрьмы вывели не всех. Как потом выяснилось, в суматохе забыли про одну из камер на верхнем этаже. Ее обитатели затаились под нарами, а потом, когда поняли, что тюрьма опустела совсем, выломали дверь и стали растаскивать тюремное имущество. Благо в городе уже никакой милиции не было, а немцы еще не вошли.

Наконец, дали отмашку к движению. Начальник охраны обошел все колонны, повторяя, как заклинание:

– Из колонны не выходить! Шаг влево, шаг вправо – попытка побега. Прыжки на месте – провокация. Стреляем без предупреждения!

Мужская колонна вытянулась во всю свою немалую длину. Женщин вели отдельно. Настя с ужасом поглядывала на полыхающие дома, на отблески дальних и ближних пожаров. Казалось, горел весь город вместе со своим крахмальным комбинатом. На Советской улице к ним присоединили еще одну колонну: человек двести-триста «уричан». Это были заключенные из внутренней тюрьмы НКВД на улице Урицкого. А потом возле вокзала добавили еще и тех, кого успели депортировать из Западной Белоруссии и Литвы. Их всех называли «литовцами».

Шли молча, подавленные необычностью шествия и крутым поворотом судьбы. После долгого безостановочного марша вышли, наконец, на Могилевское шоссе. Шли, тревожно поглядывая в ночное небо. Но по ночам немцы не летали.

Тащились до рассвета, а потом под Тростенцом обе колонны свернули на большой луг и встали на дневку. То, что конвоиры приняли за луг, оказалось заболоченной поймой речушки. Кочки, высокая трава, ложбинки – идеальное место, чтобы спрятаться от немецких летчиков и собственных охранников.

– Бежим со мной! – шепнула Насте соседка по нарам Катя Падалко. Ей присудили сорок пять месяцев за прогулы на работе. Не дождавшись согласия, она ужом уползла, прячась за кочками в высокой траве. И не только она одна.

Весь день никого, даже энкаведешников ничем не кормили. Жевали аир и другие болотные травы, ничуть не приглушая аппетит, скорее распаляя его. Настя грызла краюху, ловя голодные взгляды. Она не выдержала и