«Никитинцы» напоминали пленным, что они ВОЕННОпленные, и потому должно вести себя, как подобает военным людям, рассказывали о положении на фронтах, учили, как отстаивать свои куцые, но все же человеческие права, разоблачали предателей и провокаторов, организовывали побеги… Все это немцы называли «никитинским духом», и в январе сорок второго года перевели его в Нюрнбергскую тюрьму. Там в апреле и расстреляли генерала за все подпольные дела, за категорический отказ сотрудничать. А в октябре того же года, его, уже расстрелянного, снова приговорили к расстрелу. Чудны дела твои, Господи! 23 октября 1942 года Военная коллегия Верховного Суда СССР года заочно осудила «бывшего генерал-майора» Никитина и приговорила его к расстрелу по пункту 1 «б» статьи 58 УК РСФСР с конфискацией имущества. В Москву пришла превратная информация о добровольной сдаче в плен командира 6-го кавалерийского корпуса.

Как сказал поэт, «кто сгорел, того не подожжешь», но можно отравить жизнь родственникам «изменника». И отравили. Эвакуированную жену генерала Веру Максимовну отыскали в Алма-Ате и поместили в камеру городской тюрьмы. Она давала следователю показания:

– Вечером 21 июня 1941 года муж предупредил меня, что уйдет в штаб корпуса, так как, возможно, будет объявлена боевая тревога. А на рассвете на минутку забежал домой, поцеловал меня, приказал немедленно выбираться из города и ушел… Больше я его уже никогда не видела и ничего о нем не слышала…

Веру Максимовну судили, как «члена семьи изменника Родины» и выслали на пять лет в Павлодарскую область. Она провела в казахстанской ссылке все пять лет – от звонка до звонка, и, получив справку об отмене наказания, в декабре 1947 года вернулась в родную Дубровку. Сельчане помогли ей, чем смогли, устроили на работу в детский дом топить печи. Там же, при детдоме, генеральша и жила в каморке. При этом ни на минуту не сомневалась в невиновности своего мужа. И писала письма в разные инстанции с просьбой о возвращении ему доброго имени. Но отовсюду приходили глухие отказы. Сестра Никитина – Елена Семеновна тоже ходатайствовала за брата. Но и ей присылали казенные отписки. Однажды ей пришло письмо от бывшего сослуживца брата начальника штаба 6-й Кубано-Терской кавдивизии подполковника Г.А. Трембича. Он писал ей, что для него в образе генерала Никитина воплотился «во всем величии прекрасный человек, чудный товарищ, подлинный русский генерал, мужественно державшийся в фашистской неволе». В защиту Никитина выступили и другие его боевые товарищи. Но только после смерти Сталина, в конце 1953 года, в Военную коллегию Верховного суда СССР пришло из Главной военной прокуратуры заключение «об отмене приговора в отношении Ивана Семеновича Никитина и направлении дела на доследование по вновь открывшимся обстоятельствам». Этими обстоятельствами стали показания тех, кто знал Никитина по Хаммельбургскому лагерю.

После скрупулезно проведенного доследования КГБ при Совете Министров СССР приняло 25 июня 1954 года постановление «О прекращении следственного дела против генерала И.С. Никитина за отсутствием в его действиях состава преступления». Чуть позже главная военная газета «Красная звезда» опубликовала большой – в трех газетных номерах – очерк о подвиге генерала Никитина «Верные долгу». Только после этого Вере Максимовне Никитиной разрешили вернуться в Москву. Ей предоставили крохотную квартирку возле Белорусского вокзала.

Пришла пора «оттепели», и сослуживцы мужа – прославленный генерал Иса Плиев, подполковник Новодаров и другие – попытались добиться присвоения генерал-майору Никитину звания Героя Советского Союза посмертно. Они писали письма на имя Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева, но безрезультатно: ответа не последовало. Возобновить ходатайство в «демократические» 90-е годы уже было некому. О генерале Никитине, дважды расстреляном, просто забыли…

СПРАВКА ИСТОРИКА

Шестой кавкорпус считался одним из самых подготовленных соединений Красной Армии. Но и ему, как и его командиру, тоже выпала несчастливая судьба – дважды погибнуть на войне. Оба его формирования погибли полностью: первое – кадровый корпус в составе 10-й армии (6-я, 36-я кавдивизии) в Белоруссии; в конце июня, 30.06.1941 корпус был расформирован. А второй его состав (26, 28, 49-я кавдивизии) вместе с 6-й армией полег под Харьковом в мае 1942 года.

28 мая 1942 года корпус был расформирован и больше не возрождался.

Рябинин все ждал и ждал, когда в полк придет приказ от больших начальников, которые произвели его сначала в сержанты, а потом в старшие сержанты. Командир взвода, узнав, что последнее звание ему присвоил сам маршал Кулик, не выдержал и засмеялся.

– Вроде серьезный человек, Рябинин, а заливаешь так, как Василий Теркин на финской войне!

Павел обиделся и больше не стал никому ничего говорить. Да и не до званий было ему теперь – голову бы на плечах сносить. Муторное это дело – привыкать служить в чужом взводе, а не в своей роте, в незнакомом батальоне… Все заново – ищи новых друзей, новых земляков отыскивай, без них в армейской среде не выживешь…

Знал он, что попал служить в 85-ю стрелковую дивизию, которой командовал генерал-майор Бондовский. Все остальное красноармейцу срочной службы можно было и не знать – какой корпус, какая армия. Рябинин честно этого не знал. Мысли его занимала Настя, лихая женщина, которая даже из-за колючей проволоки сумела похитить его сердце. Где-то она теперь в этой огненной кутерьме?

Настя… Анастасия Антонова Астапчук, уроженка села Добромысль Брестской области, 1915 года рождения, белоруска, образование начальное, дважды судимая по разным статьям – за проституцию и за опоздание на работу. Следователь, который беседовал с ней в Минском СИЗО, хохотал, когда сопоставил эти две статьи.

«Что ж ты, Антоновна, на такую интересную работу опаздывала? Клиентов ждать заставляла?!»

«Да не было у меня никаких клиентов!»

«Как же не было, когда первая статья у тебя бл…ская?»

«Я из деревни в Минск приехала, устроилась на крахмальный комбинат работать. А тут две подруги предложили мне жилье вместе снять, дешевле в три раза будет. Я согласилась. А они ЭТИМ делом занимались. Я и не знала. Соседи написали куда следует. Они-то уехали на „работу“ в Витебск, а я осталась. Ну, меня и замели. Всего год дали, потом разобрались