В течение дня 23 июня 6-я Кубано-Терская казачья кавдивизия прошла форсированным маршем более семидесяти пяти километров. И почти на каждом из них немецкие самолеты обрушивали бомбовые удары. Подвергшись атаке с воздуха, эскадроны рассеивались вдоль обочин, пытаясь выйти из-под огня.

Немецкая авиаразведка постоянно отслеживала движение советских войск в сторону Гродно. Ни о какой скрытности, внезапности не могло быть и речи. В опасное междуречье немцы успели выдвинуть еще три пехотные дивизии. Теперь вот-вот должно было развернуться главное сражение…

…Танковый полк развернулся в линию атаки. Командир полка, стоя по пояс в башне, резко выбросил руки с флажками – «Вперед!»

В бой рванули после 80-километрового марша (для танков это немалый путь) с полупустыми баками, с неполным боекомплектом (автоколонна со снарядами сгорела под Волковыском). В предполье Кузницы развернулись в боевой порядок и дали газ. За каждым танком стелился пыльный шлейф, закрывая обзор соседним машинам.

Стоя на броне, генерал Хацкилевич обозревал в бинокль бескрайнее поле боя. Сквозь серую пылевую завесу пробивались султаны взрывов, уже клубились над ней черные дымы горящих танков. Немецкая артиллерия била прямой наводкой и очень метко. Но танки, прикрываясь за подбитыми машинами, вели ответный огонь с коротких остановок, стреляли и с ходу…

Хацкилевич опустил бесполезный бинокль – в такой завесе ничего не увидишь… Среди этой лавы сновала и «тридцатьчетверка» Бородина, произведенного маршалом Куликом в капитаны. Позже он писал жене:

«Поворачиваю башню, ищу противника, а снаряд опять бьет в башню. Чувствую – как куски окалины брони впиваются в переносицу, в подбородок, в ушах звенит, а из подбородка и переносицы льется кровь.

От своих танков вновь оторвались, потеряли их. Виноват механик-водитель, но ругать некогда. Заметил горящий танк, делаем к нему рывок и останавливаемся под его прикрытием. И тут механик-водитель кричит: „Левее дерева, прямо танк, 500!“ И вот он уже хорошо виден в прицеле, в разрыве пылевой завесы. Посылаю в него один, потом второй снаряд, и над танком поднимается дым и пламя. Осматриваюсь. Насколько хватает обзора, впереди, справа и слева идет сумасшедшая круговерть боя. Танки, ведя огонь, то сходятся, то расходятся, то перестраиваются в колонну и „все вдруг“ разворачиваются и идут уже боевым порядком, то проскакивают друг мимо друга, делают короткие остановки, вновь уходят вправо или влево, поднимая за собой черные шлейфы пыли.

У меня созрело решение, что в сложившейся обстановке вести бой нужно из укрытий-засад. Стрельба с места всегда точнее, чем стрельба с ходу. И тут появились 4 наших танка. Развернулись вправо, пошли, подняв за собой пыль, и снова разворот. Ведя огонь с ходу, они помчались вперед. Но один замер с опущенной к земле пушкой. Делаем к нему рывок, останавливаемся рядом, стучим в закрытый люк. В ответ молчание. Экипаж погиб».

В двенадцати километрах левее от Кузницы под местечком Сидра шли в атаку кубанские казаки. Им тоже пришлось проделать немалый путь из Ломжи, и сходу, без привала устремиться в бой. Привел их сюда сам «батька» – генерал-майор Никитин. И он тоже, как и Хацкилевич, наблюдал атаку сначала в бинокль. А потом – в переломный момент – вскочил на коня и крикнул своему окружению: «Шашки вон!» Там в трехстах метрах ударили из кустов по нашим броневикам немецкие противотанковые пушки. Но никаких средств уничтожить батарею под рукой не оказалось, и Никитин повел на нее своих всадников. Конь не танк, попасть в него из противотанковой пушки непросто. Батарейцев порубили, но командира корпуса не уберегли – упал сбитый с коня, подобрали его тяжелораненым.

В этот день, как во времена Кутузова и Багратиона, генералы сами вели свои войска в атаки. В трудный момент, когда вот-вот едва не дрогнула, не залегла атакующая цепь, генерал-майор Кондратьев, начальник штаба 3-й армии, поднялся в рост и сам повел бойцов на врага. С поля боя его унесли раненым в обе руки и ногу…

О судьбах этих героев – Александра Кондратьева и Ивана Никитина – известно немного. Генерала Кондратьева успели отправить в тыловой госпиталь, его вылечили, и он воевал на разных фронтах. День Победы встретил генерал-лейтенантом. Семь лет еще служил в Белоруссии начальником штаба округа и даже побывал военным советником в Китае. В запас ушел в 1955 году – по болезни (сказались раны, полученные под Гродно). Скончался в Москве в 1969 году.

Судьба генерал-майора Никитина сложилась намного трагичнее.

Глава двадцать седьмая. Дважды расстреляный

Не лучшим оказалось положение и на левом крыле фронта. Под натиском превосходящих сил противника 6-я Кубано-Терская казачья дивизия и части 1-й, 5-й стрелковых и 13-го механизированного корпусов после тяжелых боев были вынуждены оставить Белосток и отходить на Волковыск. К исходу дня 25 июня 6-й мехкорпус и части 36-й кавдивизии с трудом сдерживали атаки врага.

Кончились боеприпасы и горючее. Чтобы танки не достались врагу, их уничтожали как придется.

К концу июня 3-я и 2-я танковые группы вермахта соединились восточнее Минска и отрезали пути отхода 3-й и 10-й армиям, отходившим от Гродно и Белостока. Войска этих армий и части 6-го кавалерийского корпуса были окружены в районе Налибокской пущи. Мелкие группы выходили из окружения, преодолев Неман и Березину. Никто не считал погибших. А те, кто остался в тылу, ушли в партизаны.

30 июня 1941 года 6-й казачий кавалерийский корпус имени И.В. Сталина перестал существовать как боевое соединение.

После ранения под Сидрой генерал-майор Никитин попал в плен. Его взяли далеко от Гродно – под Минском, в местечке Ратомка.

Как генерала его отправили в концлагерь для старшего и высшего офицерского состава в Хаммельбург. Там ему выпала престранная участь – работать в цеху по производству детских игрушек: бывший командир кавалерийского корпуса делал коней из папье-маше. Работал только потому, что это позволяло дополнительным пайком поддерживать силы, а главное – общаться со своими сотоварищами без особого догляда. Так Никитин возглавил один из центров лагерного подполья. Его люди распространяли листовки, написанные