пережили те же болезни, у всех девчонок гепатит был, малярия… Нас так же обстреливали… Но вот мы встретимся в Союзе, и я не смогу этому мальчишке броситься на шею. Мы для них все б… или чокнутые. Не спать с женщиной – не пачкаться <…>»

Затем она рассказала сон, который ей приснился (видать, не на пустом месте):

«Заходим в богатый дукан <…> На стенах ковры, драгоценности. И меня наши ребята продают. Им приносят мешок с деньгами… Они считают афошки… А два “духа” накручивают себе на руки мои волосы… Звенит будильник… В испуге кричу и просыпаюсь. Всех страхов ни разу не досмотрела».

Та же подпись: «Служащая».

Третье воспоминание, записанное Алексиевич, напоминает другое, из её же книги «У войны не женское лицо», приведенное в главе «Спасибо ППЖ за «тепло неласкового тела»». Убери одно-два слова, и быть ему в первой части, рассказывающей о Великой Отечественной войне. Подписано «служащая», хотя, судя по воспоминаниям, – медсестра:

«С каждым годом мне всё труднее отвечать на вопрос: “Ты не солдат, зачем туда поехала?” Мне было двадцать семь лет… Все подружки замужем, а я – нет. <…> “Убери! Сотри из памяти, чтобы никто не знал и не догадывался, что мы там были”, – пишет мне подруга. Нет, стирать из памяти не буду, а разобраться хочу…

Уже там мы начали понимать, что нас обманули. Вопрос: почему нас так легко обманывать? Потому что мы этого сами хотим… Не знаю, хотим или хочем? Как правильно? Много живу одна, скоро разучусь говорить. Совсем замолчу. Могу признаться… От мужчины бы скрыла, а женщине скажу… У меня округлились глаза, когда я увидела, какое количество женщин едет на эту войну. Красивые и некрасивые, молодые и не очень молодые. Весёлые и злые. Пекари, повара, официантки… Уборщицы… Конечно, у каждой присутствовал практический интерес – хотелось заработать, может, и личную жизнь устроить. Все незамужние или разведенные. В поиске счастья… Судьбы… Там счастье было… И по-настоящему влюблялись. Играли свадьбы. Тамара Соловей… Медсестра… Принесли на носилках вертолётчика, чёрный весь, обгоревший. А через два месяца она меня позвала на свадьбу – они женятся. Я спрашиваю девчонок, с которыми жила в комнате: как мне поступить, у меня траур? Мой друг погиб, мне надо написать его маме, я два дня плачу.

“Послезавтра, может, и её жениха убьют, зато будет кому поплакать над ним”, – отвечают девчонки. Мол, нечего думать – идти или не идти, подарок ищи. Подарок у всех одинаковый – конвертик с чеками. Экипаж жениха прибыл с канистрой спирта. И пели, и плясали, и тосты поднимали. Кричали: “Горько!” Счастье везде одинаковое… Особенно женское счастье… Всякое было… Но запоминалось красивое… Комбат вечером зашёл ко мне в комнату: “Не бойся! Мне ничего не надо. Ты посиди, я посмотрю на тебя”.

<…> Чувство обмана… И вера… В нас как-то это уживалось… Может, я не могла представить себе другую войну, не похожую на Великую Отечественную. С детства любила военные фильмы смотреть. Я так думала… Я так себе в уме рисовала. Ну, такие сцены… Разве может военный госпиталь обойтись без женщин? Без женских рук? Лежат обожжённые… Истерзанные… Даже просто руку положить на рану, передать какой-то заряд. Это же милосердие! Для женского сердца работа! А верите ли вы мне? Верите ли вы нам? Ну, не все же там были проститутки и “чекистки”? Хороших девочек было больше. Как женщине вам доверяю… Как женщине… С мужчинами лучше молчать на эту тему. В лицо рассмеются <…>»

Ничто не изменилось в общественном сознании и через полвека после окончания Второй мировой войны. Женщины-военнослужащие, прошедшие Афган, стесняются признаться, что они добровольцами ушли на войну.

Доктор исторических наук Сенявская, работая над книгой «Психология войны в XX веке: исторический опыт России», опросила офицеров-«афганцев». Один из вопросов о роли женщины на войне: «Как относились вы и ваши товарищи к присутствию женщин в армии, если они там были?»[203]

Майор Сокирко:

«Женщин было довольно много. И если брать по общему к ним отношению, то это было отношение как к “чекисткам”, то есть чековым проституткам. Потому что таких действительно было большинство. Хотя лично мне приходилось встречать абсолютно порядочных, честных девчонок, которые приехали туда не для того, чтобы подзаработать денег или, скажем, найти себе жениха какого-нибудь, а по велению души – медсестрами, санитарками. И, как правило, те, которые приезжали без каких-то корыстных помыслов, они шли в медсанбат, в госпиталь. А вот другая категория старалась пристроиться где-то при складе, в банно-прачечный комбинат, ещё где-нибудь. Ну а самая большая мечта – это стать содержанкой у какого-нибудь полковника или прапорщика: это приравнивалось, потому что у прапорщика склад, а полковник может прапорщику приказать, чтобы тот что-то принёс со склада. Поэтому общее отношение к женщинам не совсем благожелательное, хотя так называемый “кошкин дом” – это общежитие, где жили женщины, – по вечерам было весьма оживлённым местом, к которому мужчины устраивали паломничество».

Полковник Ванин:

«В полку или, точнее, в городке, где полк дислоцировался, было порядка пятидесяти женщин. Отношение к ним было самое различное. Женщина, которая добровольно оказалась в сугубо мужском коллективе, не вызывала, с одной стороны, больших восхищений, и, в общем-то, на неё смотрели как на женщину. (В контексте сказанного – как на гулящую. – Прим. Р.Г.) <…> Говорили об их меркантильных интересах. Да, и то, и другое было. Были и шлюхи, и потаскухи, были и меркантильные женщины. Кстати, они и не скрывали своих намерений, говорили, что для кого-то это последняя надежда поправить своё материальное положение, для кого-то это последняя надежда устроить свою личную жизнь. Я считаю, что они не заслуживают осуждения. Но не нашлось, к сожалению, человека, который бы сказал доброе об этих женщинах при всех их пороках и негативах. Сколько они предотвратили бед и несчастий среди мужской братии, наверное, этого никто никогда не посчитает и не измерит».

Читатель, дошедший до финальной главы и следящий за лентой новостей, в заключительной главе ничего информационно-нового для себя не найдёт. Автор подытожил текущую информацию, и первая реакция по прочтении следующей главы: «А воз и поныне там». Но не для того она написана, чтобы читатель уныло констатировал: ничто не изменилось в военном этносе за многовековую историю вооружённых конфликтов. Извечный вопрос: что делать? – Ответ лежит на поверхности.

Массовые военные изнасилования на рубеже двадцатого и двадцать первого века

Война против женщин – второе название любой войны: вьетнамской,