– Они знают об этом убежище.

– Мне больше некуда податься. – Теперь Даника плакала. – Они заплатили мой долг. Купили меня. Если бы я тебя не сдала, они бы…

– Я все это знаю. – Пальцы Эвана порхали над клавиатурой. Включились камеры наблюдения в мансарде.

Он увидел женщину, которую до сих пор мысленно называл Кэтрин. Она стояла спиной к входной двери, прижимая руку к груди, как будто пытаясь сдержать бешено бьющееся сердце, а другой рукой держала возле уха дешевый одноразовый телефон. Ее грудь подрагивала от учащенного дыхания, краска заливала белоснежную кожу.

– Они сказали, что прострелят моей дочери руки и ноги! – Женщина рыдала. – Когда мы были в гостинице, я подумала, что они так и сделали. Я думала, это в нее они стреляют. Они угрожали искалечить ее. Может, она и не хочет меня видеть, но она моя дочь. Дочь. Единственный лучик света в моей темной жизни. Я всегда портачу, я и матерью была отстойной, но я не могла позволить им искалечить мою девочку. Что бы ни случилось, я бы не позволила им причинить вред моей дочери.

Даника прошла вглубь квартиры и, прижимая телефон к уху, посмотрела в одну из камер. У Эвана мурашки побежали по спине. Она все это время знала о камерах. Он наблюдал за ней три дня, и она ни разу себя не выдала. Тут ей пригодился опыт, полученный за игрой в покер.

– Тот мужчина, который тебя преследует… Это он дал тебе паспорт?

– Нет, я его никогда не встречала. Когда выдавали паспорт, меня провел Слетчер.

– Где выдавали?

– В Федеральном управлении в Вествуде.

Эвана опять бросило в холод, волоски на его шее встали дыбом.

Чтобы отследить телефонную линию Эвана через пятнадцать телефонных терминалов по всему миру до квартиры Джои Делароссы, требовался максимальный уровень доступа. Из-за этого Эван решил, что линию не отслеживали, просто в Касл-Хайтсе за ним кто-то шпионил. Он ошибся. Он начал подозревать правду только потом, когда узнал, что подлинный паспорт, который он проверил, на самом деле подделка.

Упоминание Кэтрин о федеральном управлении подтвердило его худшие опасения.

В «хранилище» было холодно, озноб пробирал до костей, и Эван едва сдерживал дрожь.

– Они сказали мне, что нужно делать, – говорила Даника. – Все сказали. А теперь я не знаю, как мне быть.

– Тебе известно слишком многое. Они найдут тебя. Как я нашел.

Некоторое время женщина тихо плакала.

– Прошу тебя, Эван! Я так и не успела помириться с Сэмми. Мне плевать, умру я или нет, но я хочу загладить свою вину перед ней. Ты мне нужен! Мне нужна твоя помощь!

В голове Эвана вспыхнула Десятая, самая важная заповедь: никогда не допускай смерти невиновных. Да, эту женщину нельзя было назвать невиновной. И все же она была ни в чем не виновата. Эвану приходилось подавлять инстинкты своего тела, последствия десятилетий тренировок, мышечную память.

Ему едва удалось произнести эти слова:

– Я не могу тебе помочь.

Даника смотрела в камеру, как будто могла видеть его прямо сейчас.

– Не можешь или не хочешь?

Эван перестал сдерживать дрожь.

– Я не помогу тебе.

Она подошла ближе к камере наблюдения, встроенной в подвесной шкафчик на кухне, и скорбно посмотрела на Эвана.

– Ты просто отдашь меня им?

Молочно-белая кожа.

Изгиб бедра.

Алые губы.

Нежный поцелуй.

– Я бы помог тебе. Если бы ты доверилась мне, я бы устроил все, как надо.

– Я знаю. Теперь я это знаю. – На ее щеках блестели слезы. – Но они добрались до меня…

Эван услышал визг тормозов, доносившийся из динамиков. Кэтрин повернулась к огромному окну.

– О господи! Он уже здесь. Он поднимается сюда. Эван, что мне делать?

Она, казалось, источала ужас.

Эван с трудом подавил эмоции.

– Мне жаль, Даника.

– Эван, скажи, что мне делать? Что мне делать?

Она подбежала к окну, поднялась на цыпочки, выглядывая вниз. Потом метнулась к входной двери, распахнула ее, вскрикнула, захлопнула.

– Он уже в коридоре, Эван! – Кэтрин выбежала в центр комнаты, подняла глаза к очередной камере, глядя, казалось, прямо на Эвана. – Пожалуйста. Черт, Эван, помоги мне, пожалуйста!

Никогда

не допускай

смерть

…

Входная дверь распахнулась, прозвучал выстрел. Данике пробило голову. Она упала на колени, цепляясь пальцами за пол, а потом ее тело обмякло, повалилось набок. Все закончилось почти мгновенно.

В комнату вошел широкоплечий мужчина. Тихо закрыл за собой дверь, стоя спиной к камерам наблюдения.

В том месте, где был замок, теперь торчали щепки. Хотя обе петли были прострелены, дверь все еще можно было закрыть. Никто в коридоре не заметит, что что-то не так. Не поднимая головы, мужчина подошел ближе и всадил в грудь Даники всю обойму. Ее тело подергивалось при каждом выстреле. Затем он спрятал пистолет в кобуру под мышкой, нагнулся и поднял все еще включенный одноразовый телефон Даники.

Чарльз ван Скивер поднес телефон к уху, посмотрел в центральную камеру наблюдения и улыбнулся.

– Привет, Эван.

Он прибавил пару фунтов в весе, щеки округлились, веснушек стало больше.

– Привет, Чарльз, – хрипло сказал Эван.

Ван Скивер, не торопясь, прошелся по мансарде.

– Знаешь, в США живет триста шестьдесят семь тысяч сто пятьдесят девять человек с твоим именем, – улыбнулся он. – Один Эван на восемьсот пятьдесят четыре американца.

Звук немного отставал от изображения, не совпадал с движениями губ, как будто Чарльз находился где-то далеко-далеко, в другом мире.

– Конечно, от своей дурацкой фамилии ты избавился много лет назад. Задолго до Осло. Непросто было тебя найти.

– Хорошо, что меня назвали, скажем, не Игнациус.

Чарльз усмехнулся. Остановившись перед трупом Даники, посмотрел на него. Вокруг головы женщины медленно расползалось багровое пятно.

– Они такие беспомощные, а ты такой сильный, – сказал ван Скивер. – В этом твоя слабость, Эван, и так было всегда. В твоем добром сердце.

Эван думал о фальшивом паспорте, ничем не отличавшемся от настоящего, – его явно выдало министерство. О том, как отследили его телефон – невзирая на пятнадцать преград по всему миру. О том, что Слетчер упорно ездил на своей «тойоте», не меняя номеров, – полиция не стала бы его разыскивать.