Эйлин задумчиво покачала головой. Все эти воспоминания, словно стрелы, пронзали ее сердце.

— Чаще всего незатребованные останки этих пациентов передавались для исследования в лабораторию. В украденном мной документе № 34 654 описывалась программа «Мускатный орех» и прослеживалось развитие болезни у трех пациентов в трех разных больницах. Три пациента в трех штатах: Нью-Мексико, Техас и Аризона. Соответственно, три кода: NMX, TEX, ARI. Одним из этих подопытных кроликов был Элмер…

У Люси не хватало слов, она не могла откликнуться, она представляла себе ученых, врачей в белых халатах: вот они готовятся к инъекциям, отмеряют, взвешивают… намереваются использовать людей как мышей, морских свинок — просто как объект исследования. И все это в рамках программы, которую финансирует правительство или армия. Чувствуя, что мыслями обращается к своим девочкам, Люси тряхнула головой и сосредоточилась на рассказе Эйлин, стараясь как можно больше записать в блокнот.

— …все это нужно было им для того, чтобы получше разобраться в воздействии радиации на организм. В военных целях разрабатывались системы отравления воды и продуктов радиоактивными веществами, анализировались реакции солдат, подвергнутых интенсивному облучению… Сверхсекретная программа была официально свернута в сорок седьмом году, одновременно с проектом «Манхэттен». Полю Шефферу тогда исполнилось сорок три года. Он вместе с женой переехал в Калифорнию, где стал одним из самых видных специалистов-ядерщиков Национальной лаборатории имени Лоуренса Университета Беркли, и его единственный сын, родившийся позже, пошел по пути отца. В двадцать три года, после смерти Поля, этот самый Лео Шеффер был уже выдающимся специалистом в области радиационной медицины, работал в одной из самых больших калифорнийских больниц. Параллельно он исследовал методы метаболической радиотерапии, при которой радиоактивные элементы вводятся с инъекцией для воздействия на соответствующую зону ради исцеления пациента или ради прослеживания пути меченых атомов, и преподавал в родном университете. В семьдесят первом году Лео поразил ученый мир тем, что на глазах участников Парижского международного конгресса выпил большой стакан воды, содержавшей радиоактивный йод, после чего провел по своему телу счетчиком Гейгера, и тот затрещал лишь тогда, когда оказался на уровне щитовидной железы. Молодой ученый — Лео Шефферу было тогда всего двадцать пять лет — хотел таким образом продемонстрировать роль щитовидной железы как накопителя радиоактивного йода.

Париж, семидесятые годы, международный конгресс… Люси вспомнила, что Дассонвиль как раз в это время учился в столице на физическом факультете. Они могли тогда встретиться, он и Лео, они могли тогда познакомиться и проникнуться симпатией друг к другу.

Эйлин с наслаждением допила виски и налила себе снова. Руки у нее дрожали, и горлышко бутылки позвякивало, ударяясь о край стакана.

Люси решила вмешаться — хватит уже ей пить:

— Вы ведете себя неосторожно, Эйлин. Убийца может с минуты на минуту оказаться здесь, и…

— Оставь меня в покое, а?

— Кажется, вы не очень хорошо представляете себе ситуацию…

— А ты, значит, ее хорошо себе представляешь? Мою ситуацию? — Эйлин оттолкнула Люси. — Хочешь, чтобы я продолжала рассказывать? Ну и заткнись тогда!

Она стиснула в руке стакан и уселась поплотнее в кресле-качалке, глаза ее смотрели в пустоту.

— Когда я увидела сына, мне показалось, что передо мной отец, — продолжила Митганг. — То же безумие в жестах, во взгляде… То же опасное устройство ума, та же доходящая до крайности увлеченность наукой. Он меня очень тогда заинтересовал, мне и самой хотелось во что бы то ни стало дойти до цели. Я была одержима поиском, своим личным поиском, эта одержимость стоила мне работы… И не только работы.

Она сделала большой глоток.

— О, я могла бы долго о нем рассказывать, но лучше сразу перейти к делу. В семьдесят пятом году, когда Лео Шефферу было двадцать девять лет, он профинансировал создание центра для молодых людей с диагнозом «умственная неполноценность». Богатый наследник и щедрый благодетель человечества основал этот, получивший название «Просвет», центр, где каждый «постоялец» мог оставаться до тех пор, пока ему не подберут постоянное место жительства, но не больше двух лет, в нескольких километрах от университета, где работал. Основал, чтобы ставить там опыты!

Теперь отвращение слышалось и в голосе Эйлин, и она почти не отрывалась от стакана. Люси с тревогой выглянула в окно, часть которого была свободна от фотографий. Полуденное солнце заливало скалы мощным, едва ли не ослепляющим светом, и все это вместе напоминало чрево мира…

— Я обнаружила, что Шеффер в то время занимался не только медициной и научными изысканиями, он все чаще и чаще ездил в Массачусетс, в Технологический институт, и в Теннесси, в Национальную лабораторию Окриджа, — и там и там у него были постоянные пропуска. Мне удалось поговорить с тогдашними посредниками, и я узнала, что Лео Шеффер ездил туда за образцами радиоактивного железа, которое производили на циклотроне МТИ, и радиоактивного кальция, производство которого входило в программу Окриджской лаборатории. Посредники считали, что эти вещества необходимы Шефферу для лабораторных исследований. Ложь! Он намеревался использовать радиоактивные изотопы в «Просвете»! — Эйлин пожала плечами. — Центр для умственно неполноценных официально управлялся общественным советом, но — интересное дело! — снабжением его продуктами и хранением запасов занимался лично Шеффер. Заказывал он в основном оптом — овсянку и молоко, якобы для завтраков своих подопечных.

Люси вздрогнула: овес! Опубликованное в «Фигаро» сообщение открывалось все больше. А Эйлин продолжала говорить:

— Почему исследователь такого масштаба сам занимался снабжением продуктами центра для инвалидов? Двадцать пять лет спустя я сумела найти работников центра и поговорить с ними, но толку оказалось мало. Им было не в чем упрекнуть Лео Шеффера: честный и щедрый человек, блестящий ученый. Зато когда я попыталась найти хоть кого-нибудь из тогдашних обитателей центра, случился полный облом: ни один не выжил!

Люси с трудом проглотила слюну и задала вопрос, ответ на который ей был известен заранее:

— Что с ними всеми случилось?

— Умерли от тяжелых болезней: рака, лейкемии, пороков развития, органических расстройств… Ни малейшего сомнения в том, что Лео Шеффер тайком продолжал эксперименты своего папаши, используя этих несчастных. Он каждое утро подмешивал в овсянку и молоко радиоактивные вещества.

— Но… но с какой целью?

— Разобраться, почему радиоактивность убивает клетки? Понять, откуда берется рак? Уничтожить болезнь с помощью облучения? Найти «заговоренную пулю», о которой мечтал отец? Не знаю. Одному Богу известно, что папаша Шеффер оставил в наследство сыну. И одному Богу известно, какие еще чудовищные эксперименты проводили тайком эти двое. Лео Шеффер покровительствовал не только центру для инвалидов, он посещал тюрьмы, психиатрические клиники — места, где в обмен на щедрые финансовые вливания могли позволить любые опыты.