Аналогичная участь ждала и другую армию аль-Амина в сражении при Хамадане. Все области от Мидии до Хульвана вскоре оказались в руках аль-Мамуна. У «старшего» халифа оставалась еще надежда на сирийские войска, но те что-то не поделили с персидскими отрядами, направленными к ним на усиление из Багдада, и союзники устроили междоусобную бойню[429].

Казалось, победа аль-Мамуна уже близка, но ему потребовалось еще долгих 2 года для того, чтобы взять власть над столицей Халифата. 25 августа 812 г. два полководца аль-Мамуна приступили к стенам Багдада и начали его осаду. Не имея достаточных резервов, аль-Амин раздал оружие населению, но это мало помогло. В коротких вылазках гибли багдадцы, многие районы цветущего города превратились в руины. Тогда наиболее доверенные лица посоветовали аль-Амину отплыть в Месопотамию, чтобы там собрать новую армию. Но сам халиф решил поделиться властью с Тахиром, некогда в блестящем стиле разгромившим его армии.

Через посредников они договорились об организации бегства, но когда аль-Амин перебрался на лодку, ее окружили слуги Тахира и умертвили несчастного правителя. Так, в ночь с 24 на 25 сентября 813 г. погиб последний халиф, происходящий из семьи пророка Мухаммеда и по линии отца, и по линии матери. А аль-Мамун (813–833) стал новым единоличным халифом правоверных мусульман. Впрочем, и теперь его правление не стало спокойным: пришлось приложить немало усилий для того, чтобы умиротворить Халифат. Только через 6 лет аль-Мамун сумел вступить на улицы своей столицы[430].

А в течение этого времени ему пришлось гасить огонь волнений. Тахир воевал в Месопотамии, но лишь его сыну Абдулле ибн Тахиру удалось покончить там с волнениями в 825 г. Еще более тяжелая ситуация возникла в Египте, где столкнулись кайситы, ставившие на аль-Амина, и йеменцы, принявшие сторону аль-Мамуна. Ситуацию усугубили арабы из Испании, поднявшие мятеж против своих правителей, Омейядов, и вынужденные после поражения эмигрировать в Северную Африку.

Вначале они искали помощи у йеменцев, но, окрепнув, решили образовать собственное государство и внезапной атакой овладели Александрией. Лишь в 825 г. сын Тахира, покончивший с волнениями в Месопотамии, смог направиться в Египет, чтобы разобраться с испанскими мятежниками[431]. Нет, конечно, приграничные столкновения между византийцами и сарацинами не прекращались ни на один год, но они носили явно локальный характер.

В этих условиях, казалось, концентрация всех военных усилий Византии против одного противника — болгар не может не дать положительного результата. Но в действительности лето 812 г. выдалось не вполне удачным для императора. Завершив свои преобразования в Церкви, он 17 июня тронулся в поход на хана Крума, причем царица Прокопия сопровождала армию до города Цулы. Очевидно, разведка и дипломатическая служба Рангаве сработали не очень эффективно, поскольку, к неведению царя, в это же время болгары во главе с Крумом осадили и взяли город Девельтос, переселив захваченных греков вместе с их епископом в Болгарию.

Царь Михаил I попытался повернуть войско к врагу, но солдаты Фракийской и Опсикийской фем (в массе своей иконоборцы) под влиянием командиров отказались воевать (!). Авторитета императора уже не хватало на то, чтобы заставить выполнять собственные команды. Единственно, что ему удалось сделать — золотом купить относительную лояльность армии.

Напротив, хан Крум оказался искусным полководцем: получив известия о волнениях в римской армии, он устремился во Фракию и Македонию, нисколько не опасаясь за свои перспективы. Ужас от вторжения болгарской орды был таков, что жители Анхиала и Веррои бежали, не дожидаясь неприятеля. А поселенцы, которых ранее принудительно разместили около Никеи, в Филиппополе, Филиппах, Стромоне и Проватоне (по-видимому, в том числе павликиане) бежали на свою родину. Царь еще раз заговорил с войском, но, видимо, без результата. Попытавшись убедить стратиотов, что возврат к почитанию икон не может послужить причиной Божьего гнева и военных неудач римлян (как кажется, его речь не имела большого успеха), он вернулся в Константинополь.

Слабость военного таланта Рангаве стала тем более очевидной для всех, когда в августе 812 г. стратиг Анатолики Лев Армянин дал сражение арабам под руководством Фефифа и нанес им сокрушительное поражение. Мусульмане потеряли более 2 тысяч воинов, много оружия и обоз. Следствием этой победы, далеко не решающей в части военных противостояний Византии и Халифата, стали новые междоусобицы среди арабов[432]. После этого можно было считать «арабский вопрос» на время закрытым. Слава полководца Льва росла, авторитет императора стремительно падал.

Арабские нестроения вызвали резкое ужесточение положения христиан, проживавших в Халифате. Повсеместно в Сирии, Египте, Африке прошлась волна грабежей, случались убийства православных, святые места в самом Иерусалиме подверглись разорению, некоторые верующие даже приняли мученический венец. Многие жители и монахи прибыли на Кипр, а оттуда в Константинополь, где царь и патриарх милостиво приняли их и оказали большую помощь. Благочестие императора было безусловным, но, к сожалению, блистая чистотой веры и помыслов, как христианин, Михаил I Рангаве давал один за другим примеры безыскусности в делах государственного управления. В скором времени это стало очевидным для всех.

В конце 812 г. возникли неплохие шансы на благоприятный выход из создавшегося кризиса верховной власти и государства. Опасаясь переменчивости военной фортуны, хан Крум направил в Константинополь посольство, с которым передал предложение о пролонгации старого договора 716 г. между его народом и Византией. По условиям соглашения, границей между двумя государствами должен был считаться Милеон Фракийский, византийцев обязывали ежегодно уплачивать варварам тканей, кож и платьев на сумму 30 литр золота, а также возвратить перебежчиков. Мирную инициативу для доходчивости Крум сопроводил угрозой в адрес императора: «Если ты не поспешишь утвердить мира, то по твоему же определению пойду осадой против Мезимврии».

В такой ситуации нужно было обладать либо остротой ума Льва III, либо мужеством и характером Константина V, чтобы заставить врага уважать Римское государство, или, на худой конец, обмануть болгар. Очевидно, благочестивый, но неопытный и подверженный чужому влиянию Михаил I Рангаве не обладал ни тем, ни другим дарованием. Он созвал совет, где доминировали клирики во главе с патриархом св. Никифором и прп. Феодором Студитом — лицами, совершенно не знакомыми с воинским делом и далекими от знания истинных потребностей государства.

Это событие заслуживает того, чтобы остановиться на нем более подробно. Императоры и ранее систематически обсуждали вопросы войны и мира с синклитом; нередко духовные лица принимали участие в таких совещаниях и выполняли государственные поручения. Но никогда ранее царь не доходил до того, чтобы подменять сенат и собственную волю мнением клириков.