Нельзя было забыть и о том, что помимо Ричарда есть еще Филипп-Август. Издержки французского государя были никак не меньше, чем у англичан, но сумма, предназначавшая ему, была куда скромнее. Синьор Пинский высказал на этот счет должные объяснения. Филипп испытал немалое раздражение, разглядев за его любезностью высокомерное пренебрежение, — власть и возможности Капетингов уступали возможностям Плантагенетов, — но скрыл свои чувства за маской спокойствия. В глубине души он пообещал себе, что расправится с Иорданом. Де Пин был не первым в его списке, но и не последним — свою мстительность Филипп оставил на потом.

Мир, казалось, уже был восстановлен, и теперь предстояло окончательно подкрепить его за пиршественным столом. Но неразличимый шум, и прежде доносившийся до ушей английской, французской и мессинской знати (они, по привычке всех благород-норожденных, не обращали на него внимания), стал громче, причем настолько, что не обращать внимания на него оказалось уже невозможно. Сановники беспокойно зашевелились, и Ричард, успевший пожалеть, что накануне не принял участие в воинском развлечении, требовательно зашарил взглядом — он искал своего коннетабля.

Но коннетабля не было. Военный помощник английского государя на этот раз остался на вилле — это совещание его не интересовало. Блуждающий взгляд короля зацепился за оруженосца Гуго Бургундского, и ему он махнул рукой:

— А ну, посмотри-ка, что там происходит.

— Да, посмотри, — подтвердил рослый бургундец, хмурясь, что Плантагенет счел для себя возможным приказывать чужому вассалу. Но король Филипп настаивал — с Ричардом ссориться не следует, это несвоевременно…

Оруженосец бросился к двери, отворил ее, и вместе с шумом в затененную залу ворвался свет, просачивающийся с галереи. На улицах Мессины было жарко и пыльно, теперь эту пыль легкий ветерок загонял под каменные своды. Злые голоса и крики звучали уже совсем рядом, появились и другие звуки — лязг и звон металла, треск дерева и гул. Что-то происходило на улицах города, и это заставило заволноваться всех присутствующих. Черный Гуго схватился за меч — он почитал себя великим воином, не нуждающимся в телохранителях.

Охрана дворца пополам состояла из людей короля Английского и короля Французского. Люди есть люди — они недолго могли выносить вида сицилийцев, размахивающих прямо перед их носом палками и выхваченными из-под ног камнями. Солдаты ответили пинками и ударами. Завязалась драка, которая с обеих сторон становилась все многолюдней и многолюдней. Из галерей, переходов и залов дворца сбегались солдаты, которые были не прочь размяться, немало таких оказалось и за пределами королевской резиденции. Но и местных жителей становилось все больше и больше.

Гуго Черный, бургундский сеньор, выглянул из цирокого окна нависающей над входом башенки и несколько мгновений рассматривал драку.

— Что происходит? — крикнул он грозно. Мессинцы, задрав головы, получили возможность созерцать роскошный шелковый камзол и налитое дурной кровью одутловатое лицо. А потом в башенку поверх голов англичан и французов вперемешку с ругательствами полетели камни. В большинстве своем они до башенки не долетели, те, что долетели, — не попали, но среди вопящих по-итальянски оказался один знаток французского, и он осыпал ошеломленного Гуго, привыкшего к раболепному почтению черни, отборными матросскими выражениями. Этого бургундец уже не вынес.

— К оружию! — завопил он.

Сеньоры и даже короли, заседавшие совсем недалеко от надвратной башенки, зашевелились. Дик кинулся было к Ричарду, надеясь убедить не лезть в бой, но лицо того в считанные мгновения приобрело хищное выражение, государь оттолкнул своего телохранителя.

— К оружию! — зычно повторил английский правитель.

К нему уже бежал оруженосец, тащивший кожаный подкольчужник и доспех. Второй нес булаву и шлем короля с золотым львом на гребне. Дик с неудовольствием посмотрел на это изделие ювелирного искусства — шлем был турнирный, в бой Ричард обычно надевал гладкий, без единого украшения, но зато куда более прочный. Но, видимо, боевой не прихватили с собой в замок. У оруженосца было испуганное лицо, он совершенно растерялся и оттого выглядел просто мальчишкой. И без того возраст юноши мог считаться самым подходящим для оруженосца — пятнадцать лет. Но такой вояка, конечно, не сможет проследить за тем, чтобы на его величестве все затянули как положено.

Корнуоллец оттеснил мальчишку и принялся сам облачать Ричарда.

Король, едва на нем закончили прилаживать доспех, вырвал из рук второго оруженосца, тоже мальчишки благородного происхождения, булаву и направился к выходу; Дик спешил за ним по пятам. Он понимал, что пытаться остановить государя бессмысленно, и главное теперь — не дать ему погибнуть. За королем потянулись его подданные, и лишь очень немногие заметили, что как Филипп-Август, так и французы, не считавшиеся вассалами английской Короны, отчего-то мешкали. Исключением из этого правила стал Черный Гуго, ярость которого, в общем, легко понять. Кому понравится, если его обзовут женщиной? Да не просто некоей добропорядочной матроной и матерью семейства, а совершенно особенной женщиной, говоря мягко, непринужденно легкомысленной, к тому же за деньги! Нет, у герцога Бургундского были все основания — ведь за свое легкомыслие сомнительного толка он никогда и ни с кого денег не брал!

И королю Английскому, и его рыцарям даже в голову не пришло кидаться в бой пешими — им подвели коней, ждавших на дворцовой конюшне. Тяжелого Гуго пришлось подсаживать в седло его лохматой гнедой лошади — от ярости он не попадал ногой в стремя. Да и, сказать по правде, при таком обширном животе, который с трудом затолкали под мелкоплетеную кольчугу, взбираться на коня было делом нелегким. Это облекало оруженосцев герцога особыми обязанностями.

Для того чтоб снарядиться в бой, сеньорам потребовалось больше получаса. К тому моменту, когда все они оказались в седлах и вокруг них, как положено, Достроились пешие отряды, собравшиеся со всего замка, мессинцы всласть подрались с солдатами, накрывающими ворота, откатились и снова нахлынули. В их плотную толпу, ощетинившуюся палками, топорами и еще бог знает чем, врезалась небольшая конница. Защитники замка едва успели отскочить с дороги, когда клин вонзился в воющий, размахивающий кулаками монолит и расколол его надвое.

С Ричардом оказалось лишь около тридцати рыцарей, они изо всех сил отмахивались от горожан, обрубали тянущиеся руки, но и сами дрожали перед яростью плотной массы обозленных людей, которые к тому же не понимали французского. Если бы не поддержка пехоты, врубающейся в толпу с уханьем дровосека, вряд ли тридцать конных и король смогли бы хоть что-то сделать.

Мессинцы, охваченные бешенством, хоть кого способного лишить трезвого сознания, кидались на вооруженных, будто бы отлитых в металле воинов чуть ли не с голыми руками. Только от короля Английского, рвавшегося вперед с настойчивостью морского вала, отшатывались даже самые рьяные, и, когда его величество повернул голову, Дик не узнал его лица. Оно, забрызганное чужой кровью, оскаленное, было лишено всего человеческого и напоминало маску зверя. Глянувшие из-под забрала глаза стали желтыми, как у льва или тигра, и щурились, словно избирали себе жертву.