Он сел на ящик и посмотрел на меня. Потом смахнул какую-то соринку с лица и спокойно сказал:

— Лучше не говори этого, Фелисия.

Конечно, он не знал, что именно я хотела сказать ему. Это совершенно исключалось. Я заговорила о другом, и мы пошли взглянуть на теленка, который родился ночью под моим присмотром. Теперь он был сухой, хорошенький, и ножки его немного разъезжались в стороны. Мы с Яном еще немного поболтали, обнялись на прощание, и я ушла, а потом оказалось, что он был абсолютно прав. Мне не следовало говорить то, что я хотела сказать. Ян меня не удивляет. Но мне непонятно, как я, такая самостоятельная и своевольная, с радостью подчиняюсь ему. Однажды мы с ним пришли купаться в одной заводи, я была счастлива, как никогда, он, точно ребенка, понес меня на руках в воду. Я блаженствовала и потому страшно рассердилась, когда он неожиданно бросил меня в воду, которая оказалась гораздо холодней, чем я думала…

Я смотрела на тлеющие в камине угли и не хотела ничего у него спрашивать. Когда-нибудь я пойму, что он имел в виду, думала я. Как правило, со временем я это понимала. Однако вопрос вертелся у меня на языке, и я не удержалась, но спросила совсем о другом:

— Почему ты решил, что я здесь?

Он скинул домашние туфли и внимательно разглядывал пальцы на ногах. Они у него самые обыкновенные.

— Иногда ты мог бы говорить мне немного больше, чем говоришь, Ян.

— Хорошо… Вот тебе небольшой отчет. — Он был слегка удивлен. — Мне не спалось. И я решил пойти к тебе, потому что у тебя мне иногда бывает легче заснуть… Но тебя не оказалось в твоей комнате. Я вернулся к себе и лег, но тогда я услыхал, что ты здесь, и через некоторое время спустился к тебе. Я что-нибудь упустил, Фелисия?

— Не заставляй меня плакать, негодяй!

Он встал и вышел из комнаты. Звякнуло стекло, вскоре он вернулся, захватив себе виски с содовой; оно было темно-коричневое. На Яна это не похоже. С отсутствующим видом он молча сделал несколько глотков, я видела, что алкоголь уже подействовал на него. Он не привык к крепким напиткам. Откинув голову, он вылил в рот последние капли и засмеялся надо мной. Просто засмеялся надо мной. Потом сказал обычным голосом:

— Кончай свою всенощную по братьям, Фелисия. Уже скоро четыре, и я вижу, что тебе холодно.

Я пошла за ним, словно пристыженная школьница, и там, на лестнице, остро, как никогда, вспомнила нашу с Эрлингом встречу двадцать три года назад — мы тогда тоже вместе поднимались по лестнице.

В ту ночь Ян напугал меня, это было единственный раз. Он набросился на меня, точно ландскнехт в завоеванном городе, который, бряцая оружием и скрипя кожей, бежит из комнаты в комнату в каком-нибудь доме, пока наконец в последней комнате не находит девушку…»

Вечером Эрлинг рано ушел к себе и лег. Немного позже Фелисия зевнула и собрала свое рукоделие. Она устала и сказала, что хочет спать. Вскоре послышался слабый шум воды — это она набирала ванну. Ян тоже поднялся наверх и прошел к себе, он принимал ванну сразу после работы.

Фелисия вышла из ванной голая и на цыпочках пробежала по широкому коридору в свою комнату. Быстро накинув ночную сорочку, она, блаженствуя, забралась в кровать и даже подосадовала на себя, что засыпает, не успев насладиться своей удобной постелью. Ей сразу же приснился сон: она шла летом по еловому лесу, пахло хвоей, теплое солнце ласкало кожу. На ходу Фелисия, немного откинувшись назад, поддерживала руками груди, от этого у нее возникло чувство приятного равновесия. Хорошо в двадцать лет идти голой по Японии. Японцы, бедняги, были заняты на работе в такую прекрасную погоду, лучше бы они были с нею в лесу и тоже наслаждались этим замечательным днем. Вдруг у нее защекотало левую руку, она остановилась и увидела, что кожа на руке вздулась, лопнула и оттуда высунула голову коричневая жареная рыбка. Фелисия ухватила ее за жабры и вытащила наружу, ей было приятно, но она не знала, что делать в полдень с этой маленькой жареной форелью. В растерянности она положила форель на траву и пошла дальше. Лес расступился, и впереди показалась Фудзияма со своими острыми и в то же время плавными линиями. Небо стало более синим и высоким после того, как Ян заставил русских и американцев общими усилиями приподнять его. В точно такой же солнечный день им позвонил по телефону Бог и сказал, что хотел бы поговорить с Яном.

Стены кратера были отвесные, и Фелисия видела внизу овальное отверстие, откуда шел столб светлого дыма. По склонам Фудзиямы люди, конечно, поднимались, но еще никому не удалось вскарабкаться по столбу этого дыма и сверху сесть на него. Это смог сделать только Ян. Фелисия засмеялась и покачала головой. Только посмотрите, каким робким он выглядит в своем новом красном костюме и шляпе на этом столбе дыма, что поднимается над Фудзиямой!

Потом ей стало стыдно, и она даже покраснела, оттого что смеялась над Яном в Японии, да к тому же у подножия священной горы. Оттуда следовало уйти. Она спустилась к веселому ручью и легла в траву, сперва на спину, потом перевернулась на живот, потом — опять на спину, надо следить, чтобы загар ложился равномерно, подумала она и вспомнила коричневую поджаренную форель. С Фудзиямы спустился лось. Он остановился на другом берегу ручья и смотрел на Фелисию, потом опустил голову и начал пить прозрачную воду. Напившись, лось опять поднял голову. С его морды в ручей капала вода. Фелисии было странно, что она не испугалась этого огромного лося, стоявшего всего в двух метрах от нее, к тому же она была голая. Она опять покраснела. Не бояться неженственно. Она попробовала испугаться, но не сумела. Лось подмигнул ей. Заигрывание старого грешника — а он наверняка был старый грешник — было таким смешным, что Фелисия не удержалась, задрыгала в воздухе ногами и улыбнулась старому доброму садоводу, который рассказал ей столько нового и удивительного, что ночью она долго не могла заснуть и все думала о том, какой он добрый и что ей тоже хочется стать садоводом. Он так хорошо отнесся к ней, и оказалось, что даже в четырнадцать лет может быть очень весело. С ее тела слетали птицы и кружили в воздухе. Она чувствовала на груди дуновение их крыльев, колибри сверкали и переливались, но все-таки она была злая, ведь она смеялась над Яном в Японии. Лось прыгнул через ручей, она хотела закричать, но у нее вырвался лишь глухой рев, и она проснулась…

Фелисия медленно приходила в себя. Она закричала, это верно, но закричала только для вида, на самом деле она чуть не задохнулась от радости, когда лось прыгнул к ней через ручей. К сожалению, ее разбудил собственный лицемерный крик.

Она зажгла свет и села в постели. Ее мучили угрызения совести оттого, что она наслаждалась тут в одиночку. От нее не укрылось, что Ян смутился, когда она пожелала ему доброй ночи. Но она устала и потому сделала вид, что не заметила этого. Смутить Яна после пятнадцати лет супружеской жизни! Устала — не устала, хватило же у нее сил, так сказать, пойти в Японии в кино одной и вообразить, что ей двадцать лет!

Фелисия встала, пополоскала рот и прошмыгнула по коридору к Яну. Он читал, но, увидев Фелисию, опустил книгу. Его глаза чуть-чуть прищурились, это был верный признак, что он рад ей.