– Сама дура, – огрызнулся Генка Зосимов. – Па-адумаешь,какая умница нашлась!

– Тихо! – прикрикнул Глеб. – Где ты познакомился с этойАсей?

– В клубе! Клуб называется «Огюст и Ренуар», там частовечеринки всяческие бывают! Концептуальные!

– Где она живет?

Генка пожал плечами, выражение лица у него сделалосьмечтательное.

– Где-то в Гатчине. Она никогда не разрешала себя провожать,я ее только до поворота довозил. Она говорила, что у нее обстоятельства! И уменя тоже обстоятельства, и мы договорились, что никогда ни о чем не будем другдруга спрашивать и упрекать тоже не будем, потому что мы понимаем друг друга! Абольше никто, никто не понимает!

– Да, – оценил Глеб. – Красиво. А как ее фамилия?

Генкина физиономия утратила мечтательное выражение иприобрела выражение недоумевающее. Фамилии Аси – олененка Бемби, небесного ангела,ниспосланного ему в утешение, – он не знал. Ему и в голову не приходило, что унее должна быть фамилия!

– Вы сидели в кафе, потом ты ее довез до какого-то тамповорота, и вы расстались, так?

– Да.

– В кафе пистолета у тебя в портфеле не было, так?

– Да, да!

– Она брала портфель в руки, эта твоя Ася?

– Не знаю, – растерялся Генка. – Кажется… кажется, брала. Ону нее на коленях стоял. Мы играли в игру.

– В какую, твою мать, игру?! – заревел доведенный доотчаяния Глеб Звоницкий. – Как вы играли?

Генка перепугался.

– Она загадывала вещи, а я должен был их отгадать. На ощупь.Ну, что это – духи, или салфетки, или записная книжка! Она держала вещь в сумкев своей руке, а я должен был нащупать и угадать, и если угадаю, она меняпоцелует. Но я ни разу не угадал.

– Слушай, – сказал Глеб Кате и вытер пот со лба. – Ты права.Он не просто дурак. Он клинический идиот. Куда Любовь Ивановна-то смотрела?!

Катя молча и печально пожала плечами.

– Хорошо, – сказал Глеб злобно. – Поехали. Кать, ты насотвезешь.

– Куда?! – заверещал Генка и попятился к стене, как будтособирался уйти сквозь нее. – Я никуда не поеду! Я не хочу в милицию! Ни за что!Я не поеду с вами, с ума сошли? А вдруг вы меня убьете и труп закопаете!

– Если ты не перестанешь орать, я именно так и сделаю, –пообещал Глеб. – Кать, мне надо в гостиницу. Ты поедешь со мной. Этого мызапрем в моем номере. Он там посидит спокойненько, а я подумаю, что с нимделать. Давай. Пошли.

В круглом уютном лобби-баре почти никого не оказалось, ивообще в отеле было пустовато – осень в Питере не самое лучшее время дляэкскурсий и прогулок. Желтый приглушенный свет торшеров отражался вмногочисленных зеркалах, дробился и удлинялся, и казалось, что в баре наступилиуютные теплые сумерки, а разгулявшаяся за окнами непогода – пусть ее, здесь онане страшна, и весело и уютно было сидеть на плюшевом диванчике, радуясь теплу иприглушенному свету торшеров!..

Владик, предвкушая удовольствие, попросил виски, огляделся итут только заметил Хелен, скрючившуюся на диване в самом углу.

– Елкин корень, – себе под нос пробормотал Владик Щербатов.

Уйти было невозможно – виски-то он уже попросил! Сделатьвид, что ее не заметил, тоже нельзя – он уже заметил! Пришлось покориться иподойти.

– Здрасти, Елена Николавна! Это вы?! А это я!

– Зачем вы все время корчите из себя какого-то шутагорохового, Щербатов? – устало спросила Хелен.

– Ну, так сказать, в связи с тем, что я и есть шутгороховый! А чего это вы в номер не пошли, а решили здесь засесть?

– Захотела и сижу, – сказала она холодно. – Думаю вот, чтобуду теперь делать, в номере тоска, здесь хоть какие-то люди…

– Да ладно, – Владик сбоку посмотрел на нее. – Чего уж вытак убиваетесь-то? Говорю вам, утро вечера мудренее, завтра получите вашетеплое место обратно! Он выспится, поймет, что ему без вас не справиться, ипримет обратно на работу.

– Я не хочу к нему на работу.

– Я ничего не понял, – искренне сказал Владик, помолчав. – Ачего вы тогда убиваетесь?

Она вдруг улыбнулась.

– Я убиваюсь потому, Владислав, – выговорила она отчетливо,– что мир так несовершенен. Ясно вам?

– А по-моему, ничего.

Она покачала головой:

– Нет. Несовершенен. Просто ужасно. Если бы вы знали,Владик…

Издалека к ним подходил высокий человек в костюме. Владиквидел его несколько раз за конторкой, кажется, это был начальник службы портье.

– Простите, пожалуйста, – сказал он со сдержаннойсердечностью и, как фокусник, вынул из-за спины большой белый конверт ипротянул его Хелен. – Вам просили передать еще днем, но мои девушки забылиположить это в ваш номер. Простите.

На конверте большими, четкими, крупными буквами былонаписано: «Елене Абрамовой».

– Спасибо, – кивнула Хелен, отпуская любезного портье, истала не спеша, ровненько отрывать длинный белый край.

Владик не мог оторвать от конверта глаз.

– Это второй экземпляр договора прислали, – сказала она,мельком глянув на Щербатова. – Что с вами, Владислав?

– Ваша фамилия Абрамова?

Он смотрел на нее так, словно вдруг увидел привидение, и онаусмехнулась прямо ему в лицо.

– А что тут такого? Хорошая фамилия! Это я на работе ХеленБарно! Да вы же сегодня утром диктовали мою фамилию вашему врачу! Дима Абрамовмой сын, а я… да. Я Лена Абрамова. Эх вы! А еще шпион.

– Этого не может быть, – возразил Владик. – И я не шпион.

Девушка в русском переднике и наколке материализоваласьвозле них и проворно расставила на столе чайник, чашку, лед в небольшомведерке, виски в широком круглом стакане и еще что-то приятное и утешительное.

Владик залпом выпил виски и аккуратно вернул стакан на стол.

Вон оно где его настигло. Его самое стыдное, самое гадкое,самое пошлое воспоминание в жизни.

И как это он проглядел, на самом-то деле!..

– А ты… сразу меня узнала?

Она кивнула.

– В тот же день. Как только ты появился первый раз. Ядумала: ну, вот и пришел мой черед. Теперь я буду ему мстить.

– У тебя получилось.

Она пожала плечами:

– Нет, Владик. Ничего у меня не получилось. Какая-то ерундавышла.