Ничего, милый, посиди, подумай, тебе полезно.

Вошла Катя, посмотрела на Глеба в брюках, и вид у нее сталзабавный – вот-вот расхохочется. Глеб сто лет не слышал, как она хохочет.

Она подошла и сзади подтянула ему штаны, как маленькому.

– Ты весь из них вылезаешь.

– Это потому, что ты их высушила.

– А лучше было бы в мокрых, да?

– Ты принесла мне рубашку?

– Вот, но она неглаженая.

У рубашки был такой вид, как будто ее жевал дракон. Глеб,морщась, натянул рубашку, хоть прикрыл расстегнутые брюки.

– Кать, – сказал он тихо, – я сейчас с ним поговорю, а тымне не мешай, хорошо?

– Что значит «не мешай»? Ты собираешься его бить?!

– Я его уже побил немного. – Глеб наклонился, чертовы брюкивпились в живот, и поцеловал ее в лобик, как маленькую. Она тут же дернулаголовой. – Я не собираюсь его бить, но мне нужно знать, что он искал в твоейквартире и что именно он приволок в своем портфеле. Он же с портфелем пришел.Может, взрывное устройство!

– Глеб, я тебя прошу…

– И не надо меня просить!..

Он вышел в соседнюю комнату, где сидел ее муж – при его появлениитот вскочил, – и посмотрел оценивающе.

Муж был красив вопиющей мужской красотой, и Глеб моментальнопочувствовал себя здоровенным уродом и мерзким чудовищем в одном лице.

Муж был высок, строен, широкоплеч, длинноног, голубоглаз,румян и блондинист. Длинные волосы, выгоревшие на кончиках, доставали почти доплеч. Музыкальные пальцы, державшие сигарету, слегка подрагивали. Безупречныеплечи облачены в дорогой кашемир. Безупречные ноги – в дорогие джинсы.

На скуле у мужа наливался синяк. Глеб сослепу двинул, когдатот стал дергаться в темном коридоре, и попал по физиономии, хотячленовредительством заниматься не собирался.

– Моя фамилия Звоницкий, я работал с Мухиным АнатолиемВасильевичем, Катиным отцом, – сказал Глеб сурово и похвалил себя за то, чтосообразил, с чего начать. У записного красавца вытянулось лицо и яблочныйрумянец немного поблек. – Анатолий Васильевич перед смертью просил меняприсматривать за Катей. И я хочу спросить у вас, уважаемый, что происходит.

Катя неслышно вошла в комнату и стала так, чтобы Глеб мог еевидеть. Когда он сказал «присматривать», она улыбнулась быстрой и грустнойулыбкой.

Никто не просил Глеба присматривать за ней, вот в чем дело!Когда-то ее отдали Генке, насовсем отдали, и с тех пор за ней никто никогда неприсматривал.

– Вы меня слышите, уважаемый?

– А что происходит? – пробормотал «уважаемый». – Ничего непроисходит!

– Что вы искали в коридоре? Да еще в темноте?

Красавец пожал плечами неуверенно. Глеб понимал, чтопартизана на допросе в гестапо из Катиного мужа не выйдет, все расскажет какмиленький, но ему не хотелось слишком долго возиться. Следовало быстро иаккуратно выяснить все, что нужно, вернуться в гостиницу и заняться своимиделами.

Почему он опять влез в чужие, когда у него так много своих?!

Впрочем, нет, не в чужие, в Катины. По правде говоря, онникогда из них не вылезал, просто отвлекся ненадолго.

– Я знаю, что вы собираетесь спровадить вашу жену всумасшедший дом и лишить ее прав на эту квартиру. Какие конкретно действия выпредпринимали в этом направлении? И пожалуйста, – тут Глеб наклонился ккрасавцу, и тот моментально подался назад, – говорите быстрее, у меня оченьмало времени.

Эта киношная фраза – «у меня очень мало времени» –подействовала на Генку странным образом.

Он вдруг оскалился, отшвырнул сигарету – Катя проследила заней взглядом и кинулась поднимать – и закричал:

– Что вы себе позволяете!? Вы вообще кто?! Какой такойохранник?! Да я сейчас милицию позову, и тебя отсюда в наручниках выведут! Какты сюда попал!? Ты любовник моей жены, да?!

– Тихо, – сказал Глеб. – Тихо, тихо. Без истерик.

– Да что вы себе позволяете?! Кто вам дал право?! Эточастная собственность, знаете ли!! Если вы сию секунду не уберетесь отсюда вон,я звоню в милицию! А ты… ты шлюха, вот ты кто!

Генка всегда был романтической натурой и, самое главное,искренне верил себе, когда ему этого хотелось: в данный момент он искреннечувствовал себя обманутым мужем, застигшим вероломную жену на местепреступления.

– Значит, так, – сказал Глеб, подошел поближе и твердойрукой взял Генку за запястье. – Мне не нравятся твои вопли. Ты отвечаешь на моивопросы внятно, быстро и толково. Потом я решаю, что с тобой делать, и мы сКатей уезжаем. Кивни, если ты меня понял.

– Куда… уезжаете?

– Ты меня понял? – повторил Глеб мягко и так же мягкотолкнул Генку в кресло. Тот с размаху сел. Глаза у него стали как блюдца,перепуганные, детские.

Эта детскость наверняка очень нравится женщинам. Они, должнобыть, треплют его по волосам, запускают в них пальцы и называют Генку соснисходительным любовным сочувствием «маленький мой».

– Что ты искал?

– Сумку… – тем же детским шепотом ответил Генка, и ресницы унего дрогнули, и губы обиженно надулись.

– Катину?

Он кивнул.

– Зачем она тебе понадобилась среди ночи?

Генка молчал.

– Ему, наверное, документы нужны на квартиру, – сказала Катянезависимым тоном. На Генку она старалась не смотреть. – Только они у меня впортфеле, а не в сумке.

– Зачем тебе среди ночи понадобились документы на квартиру?

– Да не нужны мне документы! – тоненько закричал Генка. –Она же ненормальная, что вы ее слушаете! Она всегда была ненормальной, а ужкогда у нее папаша с мамашей перекинулись, вообще стала невменяемая! – Тут онповернулся к Кате, и лицо у него покраснело: – Дура! Что ты несешь?! Какиедокументы ты придумала?! Не нужны мне они задаром, я и так знаю все, что тамнаписано!

Глеб тряхнул его за плечо, и он моментально скис.

– Документы тебе не нужны. Тогда зачем тебе понадобиласьсумка?

– Там… там… Это не я, это она придумала! Вы поймите, это нея, я сразу говорил, что не надо, что это… Что нас за это…

– Кто она? Катя?

– Илона! – выкрикнул Генка. – Она все придумала! Онасказала, что нужно позвонить, и все! Катьку заберут в милицию, и дело с концом!Да вы поймите меня, нельзя так жить! Я не живу, я в аду горю каждый день!Каждый божий день горю в аду!