– Что? – прохрипела я.

– Наличие эротических снов – это новость не из приятных… Так что…

Он раздражённо поморщился, явно думая о том, что зря он ввязался в эту авантюру, что мне уже нельзя верить. А я смущённо отвела глаза и прошептала:

– Знаешь, в чём-то ты прав. Я понимаю. Но только мне снится не кто-то там, а Северов. Каждую ночь.

Зверёныш едва не свалился со скамейки от удивления, а я досадливо поморщилась и продолжила:

– И если ты у меня сейчас начнешь спрашивать о подробностях, то я тебя ударю. Очень сильно.

Мальчишка поёрзал на скамье и вдруг рассмеялся:

– Ну, ты даёшь!..

– Не вижу ничего смешного. Я уже месяц почти не сплю.

– Прости, просто это… Это же… А мы тебе уже мозгоправа думали искать, хотя после Гвоздя Бога никакой мозгоправ не поможет, конечно… – рассуждал он вслух, а затем замолчал, споткнувшись о какую-то мысль, и пробормотал: – Я ничего не понимаю, как тебе это удалось… Но слушай, это же всё меняет!

Целый месяц я сидела в Гвозде Бога, полностью отрезанная от мира. Каждое утро я просыпалась, умывалась и шла завтракать, мечтая о том, что этот день внесёт какие-то изменения в мою жизнь.

Целый месяц я и слова не слышала о том, что происходит за стенами замка. Я не знала, где мои друзья, ничего не слышала о войне, а единственным средством связи, которым мне разрешалось пользоваться, был огромный визор в кабинете тонар Евангелины. Каждый вечер после ужина у нас был обязательный сеанс связи со дворцом.

И я всегда ждала его с замиранием сердца. Из-за Тоськи.

Цезарь сдержал своё слово – я действительно увидела свою сестру в Гвозде Бога. Наше счастье длилось чуть менее суток, потому что Госпоже Метелице хватило первых десяти минут нашей встречи, по истечении которых она удручённо покачала белоснежной головой и произнесла:

– Всё очень и очень серьёзно. Боюсь, нам с этим придётся что-то делать.

Утром следующего дня Тоську вернули в Башню Одиночества.

– Это всё для твоего же блага, – произнёс Цезарь во время нашего ежевечернего разговора, а я ничего не ответила.

– Я тоже люблю её, Оленька, но она не вписывается в картину нашего будущего.

Я только зло усмехнулась, услышав его слова о любви, но не раскрыла рта.

– Лялечка, скажи хоть что-нибудь! – взмолился Цезарь, когда наш «разговор» отсчитал уже десять минут, а я всё ещё не произнесла ни звука.

– Заставь меня, – предложила я и поправила бархотку на шее.

Лицо мужчины по ту сторону экрана исказила болезненная гримаса.

– Я не хотел, чтобы так получилось, – произнёс он. – Всё должно было быть по-другому… Когда мы поженимся, когда ты привыкнешь к своему новому статусу, а я смогу доверять тебе полностью, тогда я расскажу тебе обо всём, и ты поймешь, ради чего я затеял всё это.

Я демонстративно громко зевнула, и не подумав прикрыть рот ладонью, и посмотрела на часы.

На всех остальных наших свиданиях, к большому неудовольствию Евангелины, присутствовала Тоська.

– Я искренне не понимаю, как вы собираетесь избавить её от пагубной привычки, если сами же ей и потакаете, – тонар Евангелина при всём прочем обладала ещё и раздражающей привычкой говорить обо мне в третьем лице, якобы не замечая моего досадного присутствия. – Уж вы определитесь, наконец, чего вы хотите. Мой долг лишь напомнить: домашний любимец подобного рода, – кивок в сторону Тоськи, – довольно проблематичное удовольствие, отнимающее уйму времени и не приносящее отдачи.

Я закрыла глаза и мысленно напомнила себе, что уже совсем скоро я уеду отсюда навсегда, жаль только не смогу удушить перед отъездом эту ледяную стерву.

– Саш, – я пересилила себя и впервые после попытки изнасиловать меня в фобе обратилась к Цезарю по имени, – раз уж мы заговорили о том, как ты мне потакаешь…

Он нетерпеливо подался вперёд, обжигая меня надеждой, плещущейся в его взгляде:

– Что ты хочешь, Осенька моя?

«Больше всего на свете я хочу, чтобы ты умер», – хочется произнести мне. – Хочу, чтобы ты корчился, умирая. Чтобы знал о том, как я тебя ненавижу. Чтобы вспомнил лицо каждого человека, который умер по твоей вине».

– Тонар Евангелина на прошлой неделе упоминала о подводных городах… – произнесла я, отметая гневные мысли, надеясь, что мой голос звучит достаточно ровно и не выдаёт моего истинного настроения. – А также о том, что один из них тут есть неподалеку…

– Нет, – Цезарь не позволил мне закончить. – Тебе запрещено покидать пределы замка.

Я громко вздохнула и пробормотала сквозь зубы, обращаясь к себе, но надеясь, что буду услышана всеми:

– И зачем спрашивала? Знала ведь, что он ответит…

А ещё знала, как он помрачнеет после этой реплики, как закусит нервно губу, до крови, как взъерошит волосы и растерянно посмотрит по сторонам, словно в поисках помощи. Почему когда-то все эти жесты казались мне такими трогательными, почему я раньше всегда таяла, когда он становился таким?

– Теперь ты будешь обижаться на меня из-за того, что я беспокоюсь о твоей безопасности, – наконец произнёс он раздражённо. – Ты просто ищешь повод, чтобы…

– Не думаю, что мне нужен ещё один повод, – перебила я. – Их и так у меня предостаточно.

– Это уже становится невыносимым! – воскликнул Цезарь, пугая Тоську.

– А я говорила, – немедленно встряла Евангелина, – Не единожды намекала на интенсивную атаку…

– Я сказал, нет! – рявкнул Цезарь, наклонившись к визору вплотную, и мы с тонар синхронно отшатнулись назад, словно он мог выйти из экрана на стене и придушить нас собственными руками.

– Если тебе так приспичило посмотреть подводный город, – после минутной паузы предложил мой личный тиран, – Я мог бы приехать, и мы…

– Спасибо, уже расхотелось!

Евангелина бросила на меня короткий взгляд, полный скрытой мольбы, а я равнодушно дёрнула плечом. Плевать я хотела на её мольбы, надежды и страхи. Цезарь тем временем вскочил и куда-то умчался, скрывшись из поля зрения.

– Умоляю вас, – тонар не выдержала и, воспользовавшись его отсутствием, взмолилась вслух. – Не злите его. Вы вот куражитесь, а страдают невинные люди.

На мгновение мне стало стыдно. Только на мгновение, а потом я эгоистично двинула кулаком в челюсть своему альтруизму и равнодушно спросила:

– Думаете, мне до этого есть дело?

Госпожа Метелица, утратив всё своё ледяное равнодушие и забыв о брезгливости, внимательно искала в моём лице признаки… человеколюбия, пожалуй. Но я их надежно спрятала, днём с фонарём не найдёшь.

– Если вы ему поулыбаетесь, хотя бы минуту, я сама отвезу вас в проклятый город! – наконец, прошипела она, а я изумлённо моргнула.