На другом фланге «окоянные шведы и прочие немцы» повели наступление внутри линий в направлении к мосту, по дороге был захвачен «большой раскат» со множеством пушек, пороха, ядер и бомб, государев шатер, казна и походная церковь. Здесь картина панического бегства усугубилась тем, что толпа была прижата к реке. «Солдаты все бегоша в реце утопашась и дворяне… и воеводы на конех в реку Нарову прямо бегоша и плышя. И мнози человецы истопоша в реце Наровстей, с крутых берегов спадша и тесноты ради угнеташася… От стрельбы же пищальныя в реку пули бя же, яко капли дождевыя быша. Инии же по мосту бежаху дондеже не роспустиша [т. е. пока мост не сломался. – Б. М.]». Здесь атаки шведов остановили два полка «московских солдат Преображенский и Семеновский в справу сташа и доброй бой с немцами учиниша, начата стреляти и назад их гнати…»[915]. Оба полка вместе, под управлением своих «малых начальных людей и сержантов» отразили противника и даже отбили назад большой роскат, царский шатер и казну. Что, если бы в тот момент все раздробленные полки пришли друг другу на выручку? – задается вопросом летописец, но далее описывает обстановку неопределенности, в которой оказались разорванные части армии, и повествует о дальнейших ее злоключениях. Мы же завершим рассказ о «нарвской конфузии» описанием печального пейзажа, сопутствовавшего, впрочем, любой крупной битве: «Мнози побиты бяше и трупия их во грязи лежаше, оружие их повержено быша и кровию окроплено; трупия аки снопы, несосрелы пожаты, крови источники текоша, иже во такое зло непогодное, дождевное время смешашеся земля с человеческою кровью вкупе»[916].

Обезопаситься от полевой армии неприятеля осаждающие могли с помощью обсервационной (или, по терминологии русского переводчика Вобана Ремизова, – «стерегущей» или «оберегательной»[917]) армии, которая должна маневрировать в районе осады и не подпускать подмогу к осажденному городу, которая осаждает, окапывается линеями…; напротив того другая, которая для осторожности, ничего более не делает, как только туда и сюда ходит, примечает неприятельския движения, занимает все дороги, гдеб неприятель показаться, стать или укрепить себя мог. А иногда следует за ним, когда он отдаляется и всегда близ ево, между им и осаждающею армиею, сколько возможно держится, дабы осаждающая армия к баталии принуждена быть не могла. Но лутше всего ежели можно стоять на одном месте» [918]. Другие авторы того времени придерживались схожих взглядов либо повторяли доводы Вобана [919].

В целом можно отметить, что большинство крупных полевых сражений конца XVII – начала XVIII в. в Европе являлись частью операций по де блокаде осажденных городов, когда полевые армии осажденных выступали против обсервационных армий осаждающих. Два крупнейших сражения на русско-шведском фронте Северной войны являлись атакой сикурса на осаждающую армию. Один раз, под Нарвой в 1700 г., шведы атаковали русских в их укреплениях, в другой раз сикурс русских вынудил шведов, занятых осадой Полтавы, дать сражение в поле. В обоих случаях осаждающие были разбиты.

Если принять во внимание популярное тогда мнение о том, что осаждающую армию должна оберегать полевая обсервационная армия, не лишенной смысла кажется версия исследователя А. Петрова о том, что поспешный отъезд Петра из-под Нарвы незадолго до прихода шведов имел целью привести из Новгорода новые полки и действовать ими в тыл армии Карла, таким образом отвлекая ее от осаждающей армии герцога де Кроа[920].

Если история о выручке Полтавы из осады в 1709 г. является общеизвестной, то в ее тени остаются забытыми трагические события 1706 г. вокруг осажденного шведами гарнизона местечка Ляховичи и попыток подать блокированным казакам сикурс. Этот эпизод как раз демонстрирует успешное применение обсервационного корпуса против приближающегося сикурса. Крепость Ляховичи находилась на пути к Гродно, и в письме от 22 февраля 1706 г. Петр велел гетману Мазепе занять ее прежде шведов: «Изволь отправить своего войска пехоты нестройной сот пять или болши, придаф несколко пушек»[921]. В замке разместился гарнизон гетманских казаков под командой переяславского полковника Ивана Мировича. 5 апреля Г. И. Головкин доносил царю, что под Ляховичи пришло 5000 конных и пеших шведов, с 2 мортирами и 6 пушками[922]. По шведским данным, это был отряд полковника Крейца с 1500 драгун и рейтар, а также с валахами и поляками; отряд занял строения, вплотную примыкавшие к замку, блокировал казаков и отбивал их частые и безрезультатные вылазки, направленные на сожжение прилегающих к замку домов [923]. 22 апреля уже сообщалось, что казаки в крепости терпят нужду (едят лошадей), однако сидят в осаде «бодро» и ходят на вылазки [924]. Реляция, которую гетман Мазепа прислал Петру, рассказывала о дальнейшем развитии событий: полковник Мирович прислал казака, тайно вышедшего из крепости, который сообщил, что гарнизон больше не может держаться, провиант закончился, а кони все пали либо съедены [925].

В этих условиях Мазепа послал на подмогу Ляховичам отряд великороссийских войск думного дворянина Семена Протасьевича Неплюева и малороссийских войск миргородского полковника Данилы Апостола: «до Леховичь дойтать и бедным облежанцом Переяславского полку с пол-чаны в Лиховицкой фартецыи как-нибудь отрады и помочи в свобождении учинить» [926]. В местечке Клецке неподалеку от Ляховичей сикурс был разбит: шведский полковник Крейц, руководивший осадой, оставил под замком подполковника Траутфеттера, а сам с большей частью войск (к тому моменту к нему присоединилось еще 4000 драгун) стремительно атаковал русско-украинский отряд. Осажденные, увидев уходящих шведов Крейца, участили вылазки в надежде отбить шведов. Траутфеттер стал опасаться, что не сможет удержать блокаду, и отправил Крейцу гонца с просьбой поскорее возвращаться. Не более чем через два часа после победы под Клецком полковник снова показался у стен замка во главе лишь части своих людей. Осажденные, увидев возвращающийся отряд Крейца настолько сократившимся в размерах, были уверены, что шведы разбиты сикурсом; в Ляховичах выражали свою радость по этому поводу звуками труб и литавр[927]. Однако вскоре подошли остальные части Крейца с взятыми при Клецке трофеями, и казаки поняли, что помощи им ждать больше неоткуда. Мазепа уже ничем не мог помочь Мировичу; по выражению Головкина, гетман «в Ляховичах Переяславского полковника положил на волю Божию»[928]. Шведы же вернулись из Клецка к Ляховичам, продемонстрировали «обложенцам» захваченные знамена и пленных во главе с казачьим полковником как доказательство разгрома сикурса. «Тогда полковник Переяславский з полчанами своими, едно, сердце и надею свобождения своего стративши, другое, крайним голодом погибаючи (бо последнее число коней уже доидали, не меючи от килка недель хлеба, соли и неякого борошна) здалися 1 дня мая» [929]. Шведы не приняли сдачи на аккорд, и казаки сдались на дискрецию, т. е. в плен; из крепости вышел 1361 человек, неприятелю отдали девять пушек и девять знамен [930].