Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я невольно засмеялась.
– Он так и сказал: спроси – как там с малявой? Все нормально. И с малявой нормально. Так и передай. Да и вот еще – передай Олегу вот это письмо.
И я протянула ей запечатанный конверт, в котором было то самое распоряжение Тэди. Я предполагала, что за этим она и приехала и приготовила конверт заранее.
– А как у вас в офисе про москвичей говорят? Нам в ЦБК шепчут, что наше руководство к лондонскому как-то холодновато относится, если не больше…
– Знаешь, я как-то этим не особенно интересуюсь. Конечно, московское руководство хотело бы большего, но у нас Чайка, Олег Лобов.
И вижу, она поняла, что я хочу спросить и говорит:
– А Олег разве о себе ничего не сообщал?
– Совершенно ничего не знаю, только из газет и теленовостей, да вот ты просьбу передала.
– Кстати он меня просил посмотреть на тебя и доложить, изменилась ли ты.
– Так и просил? – усмехнулась я.
– Именно так. Посмотреть и потом доложить. Безопасность, одним словом. Потом просил передать, что он все помнит и чтобы ты не беспокоилась. И последнее – все это сделать тогда, когда ты ненароком о нем вспомнишь. Именно ненароком.
Я рассмеялась. Мне это все было, конечно, приятно. Даже то, что Лобов сказал, что все помнит. Это могло означать и хорошее и плохое, но если бы он молчал – было бы хуже.
– Слушай, у вас сплошные ребусы, – улыбается Алина. – Что это значит – ненароком? Я его спросила, а он тоже улыбается, как ты сейчас и говорит: «А ты не вникай. Так спокойнее».
– А как у него с судом?
– Ой, у них с судами кошмарней, чем у нас. Пустяковый вопрос могут месяцами решать. Он не говорил, но по-моему еще не скоро. Но у нас на этот счет не беспокоятся. Считают, что его никогда не выдадут. В Москве суд состоится быстрее, чем там. Кстати, как там у Дятлова? Они его часто вспоминают.
– Вот про Дятлова наше ЦБК знает меньше всего. Информация о нем просачивается очень скудно. У них ведь с хозяином разные дела. Так вот наших, я имею ввиду тех с кем я общаюсь, еще никого не опрашивали. Просто пока никого. Или их так предупредили, что они молчат наглухо. Потому что по другим делам болтают как сороки. А как твои дела на личном фронте?
Тут она слегка погрустнела, и на улыбчивом лице тень озабоченности. Я сразу поняла, что у нее не все ладится.
– Ничего хорошего. Да что тебе жаловаться? Я постарше тебя, и уже в том возрасте, что пора заводить семью. Еще немного и буду согласна на то, что от других останется, ну или как я называю таких мужиков – вторичный рынок. Извини, но я так понимаю, что у тебя тоже мужа нет.
– Нет, но был. Не выдержал трудностей нашей жизни, или в чем-то разочаровался, не знаю, не понимаю. И прыгнул с крыши. Сына воспитываю. Чудный такой мальчик. Одна утеха осталась.
С какой стати я ей это рассказала, прямо с языка сорвалось. Я уже жалела об этом своем балабольстве. Жуть не люблю, когда меня начинают жалеть. И я добавила, как бы говоря, что сейчас-то я живу хорошо.
– Это давно было. Я рано вышла замуж.
– Мне рассказывали наши из России, что времена были не очень. Я-то этого, слава богу, не почувствовала. Мы жили хорошо, а потом отец еще до дефолта перевез нас в Англию. Но вот все равно как-то не складывается. Скажу прямо: за наших выходить почему-то не хочется. А с другими не получается. Сэм – это ведь так, чтобы время провести. Он за свою семью держится. Разведется – проблемы начнутся. А если узнают, что ради русской, вообще обвал. Хотя жена у него тоже не теряет время даром. У них-то хорошо, что дети и живут и учатся в колледжах, ну кто себе, конечно, может позволить. Не то, что у нас, всю жизнь около родителей жмутся. И черт знает, сколько времени на них уходит. Поэтому они себя свободными чувствуют, хотя бы в этих отношениях.
– Вроде бы комфортно. Но не возникает у детей чувства отчуждения?
– Будто оно в наших семьях не возникает.
Я сразу вспомнила отца, его нежелание жениться еще раз. Вот если бы я воспитывалась отдельно от родителей, пожалуй женился бы. Я сама по себе, он сам по себе. А тут всегда вместе. И не знаешь, что лучше. Ну, мне-то точно было бы хуже. А сейчас действительно, родной человек рядом.
– У всех по-разному, – говорю я уклончиво. – Но до их системы нам очень далеко. Во всех отношениях, и моральных и материальных.
И вдруг, сама даже знаю почему, я ее прямо спросила:
– Слушай, Алина вот ты мне ответить на один ужасно меня волнующий вопрос. Мы с тобой уже кое-что повидали, как говорят, уже не девочки, ты вот желаешь определиться, я тоже к этому склоняюсь. Ну почему при всей привлекательности, комфортности и благополучии жизни в Лондоне, ты все-таки не удовлетворена? Извини, может, ошибаюсь. Вот были мы в этом роскошном ресторане. Я же видела, что ты была не в таком уж восторге, чтобы петь и плясать.
– Да и ты тоже песни не пела. И никто там песни не пел. Ну видно было, что ты слегка смущена, но как увидела, что на тебя мужики глазеют, так ты и успокоилась. Я же видела, что и Сэм когда ты рядом начинает потеть.
– Да ладно тебе…
– Я без обид. Он вообще, жизнелюб, – засмеялась она.
– Ну ладно, задам вопрос по-другому. Если это нас не вгоняет в восторг, в чем тогда наш женский или, по-русски, бабий интерес в этой жизни, раз нам и в Англии не очень, и в Россию не хочется. Вот скажу откровенно про себя. После смерти мужа меня страшно подавляло, что я не могу обеспечить ребенка, уже про себя не говорю, потому что плохо жила, но не голодала. И когда мне страшно повезло, я иначе и назвать то что случилось не могу, меня устроили по протекции высоких лиц в НК, я стала получать приличные деньги, то я успокоилась и в первые месяцы счастью своему не верила, была почти счастлива. Примитивно, но так. А как я радовалась, когда с отцом и Степкой заезжали в «Метро». Отец важно ходил по рядам с товаром, а Степка бегал, прося: это мне и это мне. И я знала, что все это я могу купить без особого напряжения. Как говорила моя подруга из той же НК, еще и на парфюм останется. Потом, постепенно, к этому привыкла, и начались другие проблемы. Но вот эту нищету, унижение, я спинным мозгом помню. Вот этого унижения нищетой по-моему не выдержал и мой муж. А заработать, хотя и умный, и способный, не мог.
– А он кем у тебя был?
– Он закончил Физтех, ну ты, если еще помнишь, как раньше этим гордились.
– Это я помню. У меня были мальчики из Физтеха. Физтех – это ты уже очень умный, ну очень умный, прежде всего, потом впереди блестящее
