Турки вытерли ножи, опять расселись, скрестив ноги, в кофейнях, стали курить наргиле и с наслаждением слушать, как пухлые турчата тоненькими голосами выводят амане. Христиане вышли из домов, подобрали трупы, послали в деревню за Коливасом. Мурдзуфлос, Каямбис, Вендузос, Фурогатос и другие греки, кто покрепче, принялись рыть большие могилы на кладбище за Ханиотскими воротами и во дворе синайской церкви Святого Матфея.

Запыхавшийся отец Манолис, подоткнув рясу, укладывал по пять покойников враз, скороговоркой благословлял их, провожая на небеса, а затем принимался за следующую пятерку.

Мужчины три дня хоронили, а женщины три дня отмывали пороги и комнаты от крови и тихо рыдали, боясь, как бы не услышали аги и не рассвирепели снова, потому что и во взглядах, и в походке турок еще сквозило безумство резни.

Прошло еще три дня. На четвертый капитан Михалис позвал к себе в каморку сына.

– Трасаки, пора уходить. Пусть паша мелет, что взбредет ему на ум: он нездешний и ничего не понимает. Если Крит вспыхнул, его не так-то легко потушить!.. Понял?

– Понял, отец.

– Так вот, завтра утром мы, мужчины, должны вывести из города женщин и детей. Я впереди, ты сзади, а промеж нас женщины…

– А пистолеты возьмем?

– Как же без оружия? Пойдем к деду. Скажи матери, чтоб собиралась.

После обеда капитан Михалис сел на кобылу, выехал через Лазаретные ворота и направился к постоялому двору вдовы. Спешился, окликнул разбитную толстуху. Она вышла, вызывающе покачивая телесами.

– Оставлю у тебя лошадь. Накорми ее как следует, а завтра утром я ее заберу. И раздобудь мне трех ослов.

– В горы уходишь, капитан Михалис? – поинтересовалась вдова. – Неужто резня еще не кончилась?

– Только начинается, – ответил капитан Михалис и, не теряя ни минуты, отправился пешком в город, торопясь вернуться до того, как закроют ворота.

Лето было в разгаре. Дул горячий южный ветер, поднимая на дороге столбы пыли, слепившей глаза. Капитан Михалис отвернул лицо в сторону моря, чтобы хоть немного освежиться. Вдали виднелся выжженный остров Диа, по очертаниям напоминающий морскую черепаху. Как-то раз, впав в уныние, капитан Михалис взял лодку, поднял парус и через несколько часов причалил у каменистых берегов залива Панагии. Сойдя на берег, он двинулся вдоль него вверх – жара невыносимая, камни раскалены, воздух дрожал от зноя. Над головой пролетели две чайки, затем, спустившись пониже, пролетели второй раз, испуганно крича. Из-за скалы выскочили два диких кролика, встали на задние лапы и с любопытством уставились на него. Капитан Михалис поднялся на вершину, осмотрелся. Ни души. Весь остров – груда камней, а вокруг бурлило сердитое море. Воздух чист, не осквернен дыханием человека.

Вот где надо жить, подумал он, среди этих камней. Опротивела мне пресная вода, зеленая трава, люди!..

Вспоминая о той поездке, капитан Михалис прибавил шагу, миновал ворота и пошел переулками. Кое-где еще лежали непогребенные трупы, распространяя тошнотворный запах. Вскоре он оказался у лачуги Фурогатоса. Толкнул дверь, зашел. Оглянулся: в бедном жилище никого не было.

– Эй, есть кто живой? – крикнул он.

Откуда-то послышался тонкий испуганный голосок, будто пропищала птичка. Через некоторое время в полутьме показалось испуганное безбородое лицо Бертодулоса.

– Кто? Кто здесь? – опасливо спросил он.

– Не бойся, кир Бертодулос, это я.

Бертодулос узнал капитана Михалиса, обрадовался.

– Приветствую тебя, храбрейший!

– Ты что, занемог, кир Бертодулос? Гляжу, у тебя зуб на зуб не попадает.

– Это от страха, капитан.

– Стыдись! Ты же мужчина!

Тот ничего не ответил, завернулся в накидку и сел, прислонившись к стене.

– Святой Дионисий, куда я попал? – послышался его шепот. – В львиный ров, что ли! – Он перекрестился. – Боже милостивый, за что же все это! У меня не умещается в голове, как человек может взять нож и зарезать другого человека. Не понимаю! Я даже ягненка не могу зарезать! Да что там ягненка! Поверишь ли, капитан, я, даже когда огурец чищу, вздрагиваю!

– А где Фурогатос?

– Здесь, пошли ему, Бог, здоровья! Он спас мне жизнь! В самый разгар этого безумия пришел и взял меня к себе. Я от страха не мог идти. Он на руках меня тащил, а гитару мою повесил через плечо. По пути нам повстречались дикие турки. Усищи – во! Я зажмурил глаза, чтобы их не видеть. Фурогатос спустил меня на землю только здесь, у корыта с водой. Жена его, правда, рассердилась: «Ты что, полоумный, нас вот-вот резать будут, а он этого приволок, да еще с гитарой!» Но Бог милостив: на следующий день она отправилась в деревню, и мы остались одни.

В эту минуту вошел Фурогатос.

– Добро пожаловать, капитан Михалис, в мое бедное жилище! Знаю, зачем я тебе понадобился. Только что был у тебя дома… Ну так когда?

– Завтра… Позови Вендузоса и Каямбиса. Ждет нас славная пирушка, всех вас приглашаю.

– Будем, капитан, не сомневайся. А с этим что делать? – спросил он, указывая на Бертодулоса.

Тот слушал и таращил глаза. Он понимал, хотя оба критянина говорили намеками, что речь идет об оружии и о походе в горы… Зубы у него опять застучали.

Капитан Михалис наклонился к добродушному старичку, похлопал его по плечу.

– Возьмем его с собой, – сказал он, – нам лишний рот не помеха.

Бывший граф выглянул из-под накидки. Оставшиеся на голове волоски стали дыбом.

– В горы? – с ужасом спросил он. – В горы?! С ружьями?!

– Нет, с женщинами и детьми. Будешь веселить их, чтоб позабыли тоску, – сказал капитан Михалис и направился к выходу. До встречи!

– А где мы встретимся, капитан?

– На Селене, в овчарне старика Сифакаса.

Капитан Михалис вышел за ворота и свернул в проулок.

С пустым медным кувшином, усталый, грустный возвращался домой Барбаяннис. Увидев капитана Михалиса, остановился:

– Много крови пролилось, капитан. Ты подумал, как отплатить за нее?

Но капитан Михалис только отстранил его и пошел дальше. Остановился у неказистого дома капитана Стефаниса. Старый морской волк сидел один на небольшом диване и латал что-то из своей одежды. Он был холостяк и поневоле научился делать любую женскую работу – шить, готовить, стирать. Каждый день драил он в своем домишке пол, словно это была корабельная палуба, и доливал масло в лампаду под иконой святого Николая, хотя тот и не удосужился помочь ему в тяжелую минуту и поднять его «Дардану» с морского дна.

– Где ж ему поспеть на помощь стольким кораблям на всех морях! Дай Бог, мое масло прибавит ему сил.

Увидев гостя на пороге, он привстал.

– А, капитан Михалис, заходи! Каким ветром тебя занесло?