Шатаясь, Коллахан попытался подняться, но тщедушное старческое тело ему не позволило, и брат лишь сжал обессиленно подлокотники.

– Сестра… Пришла! – прошептал он. – Ты сердце сердца, свет моих очей… Как долга разлука.

Я замерла. Как странно звучат его слова. Как все это… странно! Почему он так говорит? Словно… словно это не его слова, а… строчки из книг! Из каких-то древних баллад и поэм! Перед глазами снова встал способ связи с Летописцем – книга и дым, сотканный из чернил.

– Я вспомнила. – Шаг навстречу встревоженно застывшему старику. В этом древнем, разваливающемся замке. В этом рассыпающемся зале. Еще шаг. – Я вспомнила, почему назвала себя Тишиной. Я ведь была довольно шумной девчонкой, правда? Вечно хохотала, кричала, пела. Но почему-то назвалась именно так…

Еще несколько шагов. Краем глаза я вижу Фрейма, возникшего в дверном проеме, но я смотрю лишь в невидящие глаза моего брата. Вижу лишь слабую улыбку, обозначившуюся в уголках его ссохшихся губ. Я опускаюсь на колени и бережно, осторожно прикасаюсь к его руке. Ответом мне служит тихий, счастливый вздох.

– Я вспомнила, Коллахан. Когда-то больше всего на свете я любила музыку. И своего брата. И ненавидела судьбу, которая отобрала у тебя возможность разделить со мной эту страсть. У тебя не было своих слов, Коллахан. Ты родился глухонемым. Мой самый лучший, самый добрый, самый мудрый брат никогда не слышал музыки, которую я играла. И моего голоса.

– Любовь звучит… прямо… в сердце, – прошелестел Правитель Туманного Королевства. По старческим щекам тоже катились слезы. – Я… тебя… слышал.

– Да. Но этого было мало. Ты хотел говорить. Всегда хотел. – Я больше не скрывала слез. – Ты пожелал иметь все слова этого мира. Все, которые были написаны другими людьми. Бесчисленные строки, которые стали твоим голосом. Вот что значит быть Летописцем.

– …голос веков… вложил в мои уста, – вздохнул Коллахан.

– И это лучшее, что могло случиться со всеми этими пыльными изречениями, – рассмеялась я сквозь слезы, и брат тоже затрясся. На миг я испугалась, а потом поняла – он тоже смеется. Сухие слабые пальцы обхватили мои. – Но почему? – не выдержала я. – Почему ты сидишь здесь один? Почему все разваливается? Почему ты… ты…

Умираешь.

Этого я произнести не смогла.

Рядом снова возникла моя извечная черная тень, и я подняла взгляд на Фрейма. Коллахан тоже ощутил его присутствие и повернул голову.

– …путь оказался долгим.

– Да, – сухо подтвердил Фрейм.

Коллахан снова дернул головой, словно пытаясь увидеть то меня, то Фрейма. Седые пегие брови сошлись на переносице.

– Верность… клятве! – почти прокричал он. – Верность… клятве…

– О чем ты говоришь? – вмешалась я. – Какая клятва?

Коллахан обессиленно упал в кресло, а Фрейм отвернулся.

– Идем, Рид. Твоему брату надо отдохнуть. Чтобы говорить, ему нужно искать подходящие слова из множества книг, а это непросто в его состоянии. Идем. Утром ты задашь ему все свои вопросы.

– Но…

– Иди… сестра, – прохрипел Коллахан.

Я неуверенно поднялась. Но брат поднял дрожащую руку и указал на дверь.

– Устал…

– Хорошо, – сдалась я. – Мы поговорим утром. Давай я помогу тебе добраться до кровати? Тебе надо лечь…

– Рид, просто оставь его в покое, – хмуро сказал Фрейм. – Поверь, так будет лучше. Бакстер позаботится о своем Повелителе.

Коллахан кивнул, и мне ничего не оставалось, как покинуть этот жуткий зал. В коридорах, кажется, стало еще темнее. Огарки свечей почти не давали света, идти приходилось практически в потемках. Хотя, может, это и к лучшему, мрачно подумала я. Во тьме не так видны прогнившие полы, обветшалые стены и поеденные молью занавески. Почему Коллахан живет в таких жутких условиях? Ведь можно обратиться к другим Правителям, сделать что-нибудь… Но я шла молча. Встреча с братом вымотала меня настолько, что сил не осталось даже на вопросы. К тому же я не спала уже довольно давно. На меня навалилось странное оцепенение, словно туманы этого Королевства забрались в голову и душу. И лишь шагающий рядом мужчина по-прежнему прогонял этот морок, порождая в душе пожар.

В молчании мы миновали несколько коридоров. Я отметила, что Фрейм отлично ориентируется во мраке этого замка, и путь к моим комнатам оказался короче, чем я думала.

Возле двери я остановилась, положив руку на круглую проржавевшую ручку.

– Не переживай. Тебе ничего не угрожает. И в этой комнате целая кровать и свежее постельное белье.

– А твоя комната где? – Слова вырвались раньше, чем я успела откусить свой язык.

– Я не планирую спать.

Нет? И что же тогда?

Я все-таки повернулась и посмотрела на него. Огарок свечи беспомощно лизнул светом острые углы на лице Фрейма. Но не смог отразиться в его глазах.

– Знаешь, что я собираюсь делать, Рид? – Он наклонился, и я ощутила на губах горячее дыхание.

Черт, ну почему его глаза такие темные… Словно омуты. Разве серые радужки не должны быть светлыми?

– Что? – прошептала я.

– Я собираюсь напиться, – еще ближе. Слишком, слишком близко.

– Что?

– Напиться. Влить в себя столько спиртного, сколько найдется в подземелье Эйд-Холла. Хочешь узнать, почему?

Я замотала головой. Нет, я не хотела этого знать.

Ладонь Фрейма вдруг впечаталась в стену возле моей головы. Слишком близко…

– Потому что мне больно, Рид. Какого хрена? И это не укладывается в… Черт. Это ни во что не укладывается! Я не знал, что быть хорошим – настолько хреновое занятие.

Его губы так близко. А сердце стучит так отчаянно. Мне хочется плакать. От всего. От чувств и ошибок, от его слов, от моих поступков.

– Значит, счастливое воссоединение, так? – со злостью спросил он. – Мэрид и Димитрий. Только он тебе совершенно не подходит.

Я вздёрнула подбородок.

– А кто мне подходит? Подскажешь более достойного кандидата?

Фрейм тяжело втянул воздух.

– Он Правитель Арвиндаля. Может, ты забыла, что это значит.

– Я прекрасно помню все, чего не коснулось Забвение! Не тебе меня судить, Фрейм! И вообще… Какое тебе дело? Тебя не касается, с кем я!

– Не касается? – рявкнул он.

Тьма коридора сделала мужское лицо жестким и почти пугающим. На миг я снова увидела другого Фрейма, его темную сторону. И показалось, что на этот раз она все-таки одержит вверх.

Он подался ко мне, почти заключая в клетку своих рук. Темные пряди упали на лоб, почти закрывая глаза. Мы стояли так близко, еще миг – и губы соединятся.

Но нет.