class="p1">15 марта начались съемки первого из трех фильмов, которые предполагалось снять по новому контракту с MGM, — легковесную и скучноватую картину под названием «Harum Scarum» (возможно, «Ветреник». — Прим. перев.) с Сэмом Катсманом в качестве режиссера. Элвис отложил пока свои планы уйти в монастырь под действием здравого смысла, сна и убеждений Ларри в том, что у него есть обязанность перед миром — нести свой дар людям. Он уже записал крайне посредственный саундтрек в Нэшвилле и пребывал в отчаянии, что в который раз Катсман отвел на съемки всего пятнадцать дней, однако с нетерпением ждал возобновления своего сотрудничества с режиссером Джином Нельсоном. И его порадовали костюмы, сшитые для него Нельсоном, которые намеренно должны были приводить на память Рудольфа Валентино.

Всякий его энтузиазм почти полностью испарился в первый же день съемок, когда тут же стало ясно, что сюжет смехотворен, декорации убоги, даже Нельсон извинялся за спешку и низкое качество съемок. Полковник разбил небольшой шатер с мигающими лампочками перед своим офисом на площадке MGM, но это скорее выглядело как пустая бравада, поскольку ее пятидесятишестилетний обитатель, все еще прикованный к постели болью в спине, редко появлялся в павильоне, полагаясь на ежедневные отчеты своего помощника Тома Дискина относительно того, как продвигается картина. В конце съемок Элвис подарил исполнителям и съемочной команде часы со звездой Давида, которые создал Хэрри Левитч, а Джину Нельсону вручил фотографию с автографом, на которой было подписано; «Когда — нибудь мы сделаем это как следует».

Все это могло бы сильнее его задеть, если бы он не был так погружен в свою новую жизнь. Еще во время съемок «Hamm Scarum» он начал посещать приют Братства самореализации на озере Шрайн в Пасифик — Палисейдс в нескольких кварталах от океана, и там он обнаружил внутреннюю умиротворенность и новую миссию в своем стремлении к духовному просветлению.

Братство самореализации было основано в 1920 году Прамахансой Йоганандой, индийским духовным деятелем, который приехал в 1920 году в Соединенные Штаты по приглашению Международного конгресса религиозных либералов в Бостоне и вскоре произвел сенсацию на выездной сессии в Шатокуа. К 1931 году, когда он выступил с серией лекций в Солт — Лейк — Сити, он уже был широко признан как уникальное явление, «индус, приехавший в Соединенные Штаты, чтобы нести Бога христианам, проповедующий смысл учения Христа». Именно в Солт — Лейк — Сити его впервые услышала Фэй Райт, семнадцатилетняя вольнодумка, которая вскоре после этого поставила своих родителей в известность о том, что она нашла свое призвание в жизни и уезжает в Лос — Анджелес, чтобы служить Йогананде в международной штаб — квартире Братства на горе Вашингтон. Три года спустя после смерти Йогананды в 1952 году Райт стала президентом Братства самореализации под своим духовным именем Шри Дейя Мата. Главная работа Йогананды «Автобиография йога», хроника его духовных исканий и встреч с замечательными людьми — от Лютера Бербанка и Рабиндраната Тагора до Ганди, «Терезы Ньюман, рьяной, католички со стигматами» и «Женщины, которая никогда не ест», — к тому времени уже давно считалась классикой духовной литературы, и то, как необъяснимо тело учителя не было подвержено разложению в течение трех недель, пока оно было выставлено в открытом гробу после его смерти («Отсутствие каких — либо видимых признаков разложения в мертвом теле Прамахансы Йогананды возводит этот случай в разряд самых необыкновенных в нашей практике», — писал директор морга в Форест — Лоун), стало еще одним примером его собственных выдающихся способностей.

Несмотря, однако, на все смутно «спиритуалистические» атрибуты движения, самым замечательным в учении Йогананды было его здравомыслие. Оно проповедовало странно экуменический подход, далеко отстоящий от идеологического пуризма фундаменталистских движений или культа личности, исповедуемого во многих харизматических орденах. Учение Йогананды предлагало убежище, в котором искатель истины любого толка (христианин, иудаист, буддист, индуист) мог найти духовное утешение, равно как и расписанную по шагам программу техники медитации, называемую крийя — йога, которая требовала самозабвения, дисциплины и сосредоточенности на процессе, необязательно исключавшем религиозное убеждение, но также и не требовавшем его. Элвис был увлечен с самого начала своих исканий, с того момента, как впервые прочитал «Автобиографию йога», и, когда он узнал от Ларри о «не подверженном разложению» теле Йогананды (этот момент, похоже, напрямую перекликался с его собственной одержимостью идеей смертности), он был еще больше заинтригован.

В парке в Пасифик — Пэлисейдс он познакомился с монахом по имени брат Адольф, которому было далеко за восемьдесят, и с ним Элвис часто предавался беседам и продолжительным философским дискуссиям. Брат Адольф снабжал его религиозными книгами и часто ссылался на Шри Дейю Мата, которая прошлым летом после почти годового паломничества вернулась из Индии. Согласилась ли бы Шри Дейя Мата, по мнению брата Адольфа, поговорить с ним? — спросил Элвис. Он всего лишь скромный искатель истины и многое бы отдал за возможность побеседовать с ней. Брат Адольф передал просьбу Дейе Мата, и она согласилась встретиться с ним; она будет рада, сказала она, повидаться со знаменитым певцом, если ей позволят дела.

Весной того же года Элвис приехал в штаб — квартиру Братства по узким петляющим дорожкам, которые прорезали гору Вашингтон — крутую возвышенность, испещренную скромными бунгало на окраинах Лос — Анджелеса с видом на Пасадену. Там он обнаружил просторное, разбросанное по большой территории поместье с ухоженным и красивым парком и открытое, наполненное светом строение, которое когда — то было роскошным отелем и местом отдыха для заправил нарождавшейся местной киноиндустрии. Там он также встретил пятидесятилетнюю Дейю Мата, чьи спокойные, тихие жесты сразу же произвели на него впечатление, не меньшее, чем он представлял себе. Но вот что он никак не ожидал — то, до какой степени ее безмятежная и умиротворяющая манера напомнит ему его мать, Глэдис Пресли.

Дейя Мата, которую последователи любовно называли «матушка», была, со своей стороны, поражена не столько явной скромностью знаменитого певца, сколько его искренней приверженностью учению и жаждой познания. «Я увидела в нем человека, полного чистоты, если понимаете, о чем я говорю. Он был наивным, по — детски наивным человеком, попавшим в силки мира и упивавшимся его лестью, но более этого он чувствовал глубокую связь со своей публикой; он пылко любил свою публику и не желал ее разочаровывать. Вот это я заметила. Затем мы стали говорить о вопросах, которые составляли для него большое значение. Он кое — что прочел. Он тонул, он утопал. Передо мной был человек, который имел все, о чем только можно мечтать, но это