руки, так как Кристиан к нему относился максимально пофигистично.

– Зачем?

Я вздохнула.

– У тебя либо сотня детей от России до Сиэтла, либо ты нарочно прикидываешься чудаком.

Он хмыкнул и мягко поправил:

– Дураком, malyshka.

Звук его тихого смеха наполнил меня теплом.

– Ну так? Нет ли у тебя оравы детей, о которых я ничего не знаю?

Его молчание коснулось моей кожи, обостряя нервы.

– У меня нет детей, – сказал он наконец.

– Откуда ты знаешь, если ты весь такой из себя не пользуешься презервативами?

– Потому что я не весь такой из себя не пользуюсь презервативами, – напряженно сказал он. – Я сплю только с тобой, Джианна. Мне казалось, я ясно дал это понять.

На этом и надо было остановиться. Нужно было почувствовать напряжение в воздухе, из-за которого он становился все более разреженным. Но я не смогла. Потому что устала быть трусихой и ходить на поводу у Кристиана Аллистера, позволяя ему касаться меня, трахать меня и владеть мной.

– Хорошо, тогда до меня. Я уверена, что ты не всегда надевал презерватив. Ты слишком легко на это дело перешел.

Он провел рукой по лицу.

– Оставь эту тему, malyshka.

Во мне всплыла ревность, пробившая дыру в груди и горечью вспрыснувшаяся в кровь. Он никогда не был в серьезных отношениях ни с кем из женщин, с которыми я его видела, но он был с какой-то из них – или несколькими? – без презерватива. Из-за этого то, что делали мы, становилось бессмысленным, дешевым. Самыми его серьезными отношениями, в которых я когда-либо видела его, была Порша, да и та продержалась не дольше остальных.

– А с Поршей ты презерватив надевал?

– Да. – Яростный рык. Значит, правда.

Может быть, дело было, когда он был моложе. Какая-нибудь русская прошмандовка. Я уже ненавидела ее. Хотя я сомневалась, что у него было время на девушек, учитывая, что большую часть своей юности он провел в тюрьме.

Я начинала презирать растущую гору вопросов, каждый из которых заканчивался приказами оставить тему и игнорированием. Этот человек слышал историю о том, как я лишилась девственности, от моего мужа. Было бы честно и мне услышать его.

– Как ты лишился девственности?

Температура в комнате ушла в минус, дыхание замерзло в моих легких. Воздух стал горьким и ядовитым, как жало пчелы.

Он сел на край кровати и оперся локтями о колени. Его плечи напряглись, голос стал безэмоциональным.

– Выметайся.

Внутри меня все похолодело.

– Что?

– Я сказал, выметайся.

Горло сдавило от унижения и предательства.

Я поднялась, подобрала футболку с пола, накинула ее на себя и направилась к двери. На пороге я остановилась, потому что каждая клетка моего тела не хотела уходить.

– Если я сейчас выйду в эту дверь, то уже не вернусь, Кристиан. До тех пор, пока ты мне не ответишь.

Он не посмотрел на меня.

И не попытался остановить.

Я захлопнула за собой дверь своей квартиры и прислонилась к ней спиной. Было слишком пусто. Сожаления пожирали мою решимость, и вот я уже хотела развернуться и взять назад сказанные слова. Я хотела – мне было нужно – вернуться и исправить все, что пошло не так. Извиниться, умолять – что угодно. К счастью, моя гордость меня сдержала; я не собиралась позволить ему превратить меня во что-то настолько ничтожное.

В ту ночь я спала в своей кровати впервые за много недель. Было тихо. Немного холодно. По моей щеке скатилась слеза, и я сказала себе, что ненавижу его за то, что он делает со мной.

Но во мне не было ни капли ненависти к нему.

Это неуловимое чувство, так похожее на панику, но такое от нее далекое, было чем-то совсем другим.

Мое сердце болело с каждым вдохом, и я внезапно поняла, что это было за чувство.

* * *

– Levàntate!

Ловя ртом воздух, я подскочила на кровати, когда мне на голову полилась ледяная вода.

– Четыре часа дня, querida! Eres una vaga!

Она только что обозвала меня ленивой задницей, но у меня даже не было сил возмутиться. Я была в депрессии. И не только потому, что не видела Кристиана и не разговаривала с ним уже два дня, но потому что мне казалось, что я его люблю. И я не знала, что делать с этим чувством. И куда его девать теперь, когда оно перестало умещаться в моей груди. И как от него избавиться, если он наконец поймет, что мы все-таки несовместимы.

Мы с ним были полными противоположностями. В нас не было никакого смысла.

Но внезапно без него все казалось неправильным.

Магдалена открыла окно.

– А я говорила тебе не связываться с тем мужчиной, señorita, а ты меня не слушала.

Она ничего такого не говорила. Она один раз видела его, когда я выгоняла ее из квартиры, еще до того, как у нас с Кристианом начались отношения. Она вытаращила на него глаза и сказала мне выйти за него замуж. Что у нас были бы самые красивые детки и все бы нам обзавидовались. Он слышал каждое слово. Но для него это, видимо, было в порядке вещей, потому что он и бровью не повел.

– Знаешь, что лучше всего лечит разбитое сердце?

– Что?

– Свежий воздух. Он даже mis hermanas рак вылечил.

В тот момент я поняла, что не раскисала так еще со времен Антонио. А он был мрачным фрагментом моей жизни, в который я никогда больше не хотела возвращаться. Я не собиралась позволять Кристиану превратить меня в одну из своих депрессующих брошенок. Я вылезла из кровати, сходила в душ и нарядилась во что-то больше подходящее для клуба, чем для прогулки.

Выходя из главных дверей, я поймала чужой взгляд. Сердце ушло в пятки. От одного только его вида – прямые линии, отполированные серебряные часы, запонки, синий – я почувствовала себя как наркоман, дорвавшийся до дозы.

Он ведь не был таким профессиональным под одеждой. Не был таким холодным в постели, когда его рука была на моем горле, а его тело прижималось к моему. Не был таким бессердечным со всеми своими malyshka-ми и грубыми русскими словами мне на ухо.

Что-то глубокое и неизмеримое мелькнуло в его глазах, и он отвел взгляд. Мы прошли мимо друг друга, почти соприкоснувшись плечами. Я даже почувствовала его уникальный парфюм.

Он меня не остановил.

Как и я его.

Может, между нами и правда все было кончено.

В животе все скрутило от этой мысли. Легкие сдавливало сильнее с каждым вдохом.

Когда